Владимир Ильин - Такой славный убийца

Наставник вдруг достал из кармана черный футляр и, нажав на кнопку, превратил его в лазерный бинокль-дальномер. Прижал окуляры к глазам и всмотрелся куда-то в скопище домиков.

- Э-э, - протянул он немного погодя, - по-моему, там что-то стряслось, Дан... Вот, взгляни-ка. - Он передал бинокль Лигуму.

Юноша подстроил резкость. В глаза ему прыгнул домик с зеленым крылечком. Рядом с крылечком собралась небольшая толпа, и кто-то метался среди людей, а кого-то пытались удержать за плечи. Непонятно было, что там происходит, но одно было ясно: это - ЧП.

Лигум вскочил на ноги.

- Надо сходить узнать, в чем дело, - предложил он.

Но, к его удивлению, Наставник не собирался никуда идти.

- Что ж, - сказал он, - ты иди, а я еще тут посижу. Покумекаю немного. Хорошо тут думается, знаешь ли... Встретимся в мэрии через часок, тогда и расскажешь, из-за чего там сыр-бор загорелся.

Когда хардер уже начал спускаться с пригорка, в спину ему прозвучал голос Наставника:

- Будь там осторожнее, Дан... Искейп у тебя в порядке?

- Так же, как и у вас, - осторожно ответил Лигум.

- А у меня его вообще нет, - рассмеялся Наставник. - Признаться, не люблю я эти штуки: они придают ложное чувство непобедимости...

13

Домик с зеленым крылечком принадлежал художнику Рому Даниэлову. Художник был необъятен в ширину, седовлас и имел тройной подбородок. Впрочем, сейчас полнота его была отнюдь не величественной, потому что весь он был какой-то съежившийся, как будто голышом стоял на холодном ветру. И понятно, почему: не далее, как полчаса назад выстрелом из ружья для подводной охоты он убил своего соседа Кена Левендорского.

Лигум подоспел в тот момент, когда примерно два десятка людей, нахмурясь, стояли над наполовину прикрытым стареньким одеялом телом философа, к которому прильнул мальчик Рил. Левендорский лежал навзничь, глаза его с немым вопросом глядели в ярко-синее небо, а из груди торчало древко небольшого трезубца, применяемого для добычи крупной рыбы. Крови вокруг тела было немного. Даже неспециалисту было ясно, что трезубец угодил философу прямо в сердце.

Художник, искательно заглядывая в глаза то одному, то другому, пытался объяснить людям, почему он застрелил своего соседа. "Понимаете... я не хотел!.. Просто я сегодня узнал, что робот, который у нас орудует, способен принимать любое обличие... а он - Кен, то есть - шел к моему крыльцу так... целеустремленно... как самый настоящий киборг. И потом... я же окликнул его... я сказал ему: "Если ты - Кен Левендорский, то скажи мне, какую книгу ты написал?"... А он мне ничего не ответил, понимаете?!.. Он только шагал и шагал, и лицо его ... оно было таким... пустым и бездумным!.. Не его это было лицо, понимаете? Не его!..". Излияния художника до конца никто не слушал видно, он повторял их уже не первый раз.

Увидев Лигума, люди молча расступились, пропуская его к трупу, и, хотя было невооруженным глазом заметно, что Левендорский мертв, юноша присел и потрогал его запястье. Пульса, разумеется, не было. Лигум перевел взгляд на мальчика. Тот не плакал, но взгляд его был страшен. Он неотрывно глядел в лицо убитому отцу и на хардера не обратил никакого внимания.

Лигум разогнулся. Сзади него голос художника забубнил с новой надеждой, что на этот раз его поймут:

- Произошла чудовищная ошибка... Но я не виноват... Он же сам ко мне пришел, да еще и ничего не отвечал на мои расспросы...

Лигум повернулся и с размаха залепил Даниэлову пощечину.

- Помолчите, - посоветовал он, не повышая, однако, голоса. - Мне уже ясно, как это случилось... Идите домой и успокойтесь. Сядьте, выпейте крепкого чаю... с сушками... Нарисуйте что-нибудь этакое... лиричное... Вы кто по жанру: портретист или пейзажист?

- Я космографик, - с некоторой растерянностью сказал Даниэлов, потирая машинально щеку. - Но я не понимаю, при чем здесь...

- При том, - жестко сказал Лигум. - Вы вбили себе в голову, что вокруг вас бродят одни лишь кровожадные кибермонстры, и достаточно было человеку не ответить на ваш вопрос - а может, он просто не расслышал его? - и вы хватаете ружье и стреляете в него, не думая о том, что может из этого выйти. Причем стреляете не в ногу, и даже не в живот - в грудь, в сердце!.. Наверное, вы привыкли к тому, что в вашей работе все можно переделать и начать заново, но вы забыли, что в жизни ничего исправить нельзя... А самое интересное то, что вы ни за что не хотите признать свою вину.

- Вы... вы не имеете права, - пробормотал художник, все еще прижимая руку к начинающей краснеть пухлой щеке. - Насилие... все видели... я буду жаловаться... И обвинения ваши надуманы... Вы же не судья, а всего лишь хардер...