Виктор Вучетич - Искатель. 1976. Выпуск №6

— Остаться, может, а?

— А ну тебя к ляху. Тут вся жизнь насмарку. Все гибнет, рушится в тартарары.

— Руда не соболь, тут и будет до нового сезона. Пролежала тысячи лет в берлоге — и ничего. Годик подождет.

— А я? Как же я? Мое открытие!.. Не-ет! Всю зиму зубами стану шурфы грызть, а до руды дойду. Либо сдохну, либо докопаюсь.

— Челюсти поломаешь… — посмеиваясь, сказал Женька.

— Мой час! — тихо, сквозь зубы проговорила Лариса.

Слова-то вроде обыкновенные. Только как Лариса их сказала!

В ногах бы она у Женьки валялась, на день умоляя задержаться, — не остался бы. Эка невидаль — в их районе геологи столько всего пооткрывали, впору железную дорогу специально строить, чтоб вывезти. И какое дело было Женьке до Ларискиного открытия. Только взял его за душу голос девки. Да и девка-то лядащая — кожа да кости, одно, что груди выперли. С чего они у нее такие занялись?

Денег Женьке было не надобно. С прошлого охотничьего сезона не прогулял. Да и бумажек не будь — остался бы.

Охотники собирались недолго, уезжали как-то весело, щурились, глядя на Женьку: «Не проморгай!», «Он своего не упустит». Авраам на прощанье — Женька и перевез их на другую сторону широкой реки — сказал:

— Спокойней в поселке будет.

Хотел Женька ответить, мол, нe журись, приду, твою жену повеселю, но как-то сдержался. Нечто небывалое, а может, просто забытое разгоралось в душе Женьки час от часу, с той минуты, когда, поддавшись сердцем, он согласился остаться с Пичугиной и Антипом, годным лишь, чтоб похлебку варить.

— Остался все-таки… — встретила его на берегу Лариса.

— Надо же лодку было пригнать… — вяло и невпопад отозвался Женька.

За последние несколько часов лицо Ларисы точно подсохло, стало строже и старше, взгляд потвердел. Не приходилось еще Женьке видеть такой перемены в людях. А может быть, не обращал он на такое внимания. Или не до людей было.

Тогда Женька задался мыслью: а почему это он «остался все-таки». Для души — понятно. А чего хотела его душа-то? Она любопытствовала и немного завидовала: как же человек свой час встречает, бьется за него, чтоб настал он, час, ради которого он, может, и на свет родился? И почему не пришел к нему этот «мой час»? За что достается он? Или он и у Женьки был, только свой, совсем непохожий на те, которые у других?

«Черт те что лезет в голову, — думал Женька. — Чего меня разморило?»

Они с Ларисой подошли к костру, на котором Антип варил «пшенку с тушенкой».

Привалившись около костра, Женька вздохнул и тут же искреннейше пожалел, что не подался вместе с другими охотниками в поселок, где не в пример веселее, а вечером, если бы захотел, он мог пойти к доброй бабе Лосихе, которая никогда не прочь и выпить с ним, и приголубить его. Дернула его нелегкая пожалеть «атаманшу». Добро бы она хоть намеком, хоть взглядом пообещала приласкать.

Тихая скука окружила пляшущие языки пламени, которые в тот день на желали слушаться опытной руки Антипа. Сучья горели неровно, взбалмошно, хотя ветер тянул от гольцов как бы на одной ноте. Мерно позвякивали обернутым в заледеневший снег ветви, тяжело и невпопад мотаясь.

— Идти, что ли, кайлить? — тоскливо протянул Женька.

— Нет.

— То как на пожар, то валяйся… — Женька взглянул на Ларису недовольно. Пичугина колдовала над пикетажкой. Женьке было видно, как она карандашом рисовала какие-то значки на желтой сетке миллиметровки. Ватник сполз с ее плеч, худеньких, острых. Женька скользнул взглядом к тонкой талии, перехваченной широким солдатским ремнем.

«И в обхват-то два вершка, — ухмыльнулся он, — а поди ж, и кайлом бьет, и лопатой махает будто большая. Откуда в пигалице силенка? А девка, видно, хороша…»

Словно почувствовав его взгляд, Лариса обернулась:

— Чего уставился?

— Мечтаю…

— Поломают тебе мужики ноги, Женя.

— Работы нет, вот на всякие там мечты и тянет.

Антип, орудовавший у костра, справился наконец с капризничающим огнем. Пламя подобралось и стало гореть жарко и высоко.

Дотянувшись до широкого солдатского ремня, едва не вдвое обтянувшего фигурку Ларисы, Женька игриво подсунул под него палец и расхохотался:

— Нет, атаманша, старшины на тебя! Он бы подтянул тебя, как положено.

Не оборачиваясь, Лариса хлестанула его сильно и звонко по руке.

— Быть тебе вдовицей! — прошипел парень.

— Следующий раз щеки подкрашу.

— Борода у меня густая — самортизирует.

По-прежнему не отрываясь от пикетажки, что-то вычерчивая или подсчитывая, Пичугина проговорила ровно, будто нехотя: