Генри Каттнер - Мокрая магия. Сборник рассказов.

В другом окне Билл с нестерпимой ясностью увидел на миг лицо Билли, недоверчиво взирающее на него, а за этим любимым, преданным Биллом юношей — корчащегося от ярости правителя. На тот короткий, ослепительный момент, пока исчезающее, несуществующее будущее задержалось внутри куба, Билл заметил в нем вспышку свирепого красно-белого пламени, вырвавшегося из жерла пушки. Жар опалил его мозг; но, настигни эта вспышка Билла — испепелила ли бы она его?

Этого он так и не узнал, потому что все длилось долю секунды, а потом вечность сомкнулась над потухшим миром, накрыла его бесшумной, безбрежной, всепоглощающей волной. Там, где только что суетились люди, Билл видел теперь неподвижное лицо Марты, смотревшей на него сквозь хрусталь. Рядом, в другом кубе, застыла милая и беззаботная улыбка Салли. Фотографии стали для Билла воротами в будущее — но он их закрыл. Ни одна из этих будущностей не воплотилась — и не воплотится. Две полуоформившиеся в космическом разуме задумки, два проекта в грандиозном плане мироздания погасли, словно пламя задутых свечей.

Билл шумно вздохнул и обернулся к сероглазой женщине, стоявшей у порога. Он смотрел на нее, и в голове у него бродили мысли слишком смутные, чтобы их можно было выразить словами.

«Теперь я твердо уверен — как ни один человек до меня — в нашей тождественности Замыслу. Будущностей неизмеримое множество; сейчас я не могу увидеть все остальные, но надеюсь, очень надеюсь, что эта не худшая. Она не позволит мне забросить мои изыскания, но и не станет заставлять меня дарить их несовершенному миру. Возможно, совместными усилиями нам удастся установить, какой просчет лишает эмбрион самостоятельности, а затем — к чему загадывать? Кто может сказать, почему все случилось так, а не иначе? Все подвластно Замыслу, даже мои видения, но я никогда не узнаю, чему они послужили. Я понял только, что будущее бесконечно, а значит, я не терял ни Билли, ни Сью. Я не согласился бы пожертвовать ими, если бы не был уверен, что они — это я сам, лучшее во мне, остающееся на века. Наверное, я и не умру никогда — моя сущность не иссякнет, пока живы эти лучшие воплощения, какие бы формы и обличья они ни принимали. В них и осуществится высшее предназначение человека — в будущем, которое мне недоступно. И этому тоже есть причина. Когда-нибудь я познаю и ее».

Вслух же Билл ничего не сказал, а просто протянул руку женщине, стоявшей у дверей, и, улыбнувшись, доверчиво поглядел в ее светло-серые глаза.

Слова даются мне с трудом, падре. Уже давно мне не приходилось говорить по-португальски — больше года. Мои здешние собеседники не привыкли к людским наречиям. К тому же, падре, знайте, что в Рио, где я родился, меня прозвали Луис О'Бобо, что значит Луис Простодушный. С головой у меня было что-то не в порядке, поэтому руки мне все время мешали, а ноги то и дело заплетались. Память у меня была никудышная, зато я многое видел. Да, падре, я видел то, о чем другие люди и не догадываются.

Я и сейчас вижу. Знаете ли вы, падре, кто стоит рядом с вами и слушает меня? Впрочем, неважно. Я ведь по-прежнему Луис О'Бобо, хотя этот остров издавна славится исцеляющими свойствами. Теперь-то я помню, что случилось со мной несколько лет назад. Помню даже лучше, чем то, что было на прошлой или позапрошлой неделе. Год пролетел, как один день, потому что время па этом острове течет по-иному. Стоит человеку поселиться с ними, как время исчезает. Я говорю о нинфа и им подобных.

Я не лгу. К чему мне это? Я ведь умираю — скоро умру, и в этом вы были правы, падре. Но я и так знал. Давно знал. У вас красивое распятие, падре. Вон как сияет на солнце. Увы, не для меня. Верите ли, я всегда знал про людей, что кого ожидает. А про себя нет. Может, потому, что у них есть душа, а у меня нет, оттого я и простодушный. А может, дело в одаренности, которая дается только умным. Или то и другое вместе, не знаю. Знаю только, что умираю. Нинфа уйдут, и тогда жить станет незачем.

Вы спрашивали, как я попал сюда, и я расскажу, если хватит времени. Вы не поверите. Пожалуй, это единственное место на всей земле, где до сих пор встречается такое, во что вы не верите.

Но прежде чем я расскажу о них, я должен обратиться к прошлому, когда был еще юнцом и жил на берегу синей бухты Рио, у подножия Сахарной Головы [42] Сахарная Голова ( Pão de Açúcar ) — гора в Рио-де-Жанейро, у входа в залив, на берегах которого стоит город. . Помню доки в Рио и мальчишек, дразнивших меня. С виду я был большой и сильный, но умом все равно О'Бобо, не отличающий «вчера» от «завтра».