Время полетело вспять. Это тоже страшно. Но спасибо!
Потому что это жизнь! Правда, сынок? — Отец посмотрел на часы. — Давай побыстрее. Мы можем опоздать.
Побежали!
Они на ходу прыгнули в троллейбус, за ними звучно закрылись двери. Николай знал, куда они едут, хотя никто из них и словом об этом не обмолвился. Возле базара, большущего купола, похожего одновременно на помещения обсерватории, Капитолия и Ватикана, они пересели на автобус, втиснулись в переполненный салон и еще несколько минут, прижатые лицами к грязному забрызганному стеклу, смотрели на монументальное сооружение крытого рынка. Наконец автобус фыркнул, как лошадь, и медленно двинулся с места.
— Нужно цветы купить, — шепнул Николай.
— Обязательно. Мы там купим. Там всегда цветы продают.
— Могли бы на рынке самые лучшие выбрать.
— Времени жалко. Не хочется опаздывать. Твой поезд, кстати, очень опоздал. Я уже начал волноваться. Что, думаю, могло случиться?
— Мы горели в дороге… — неуверенно сказал Николай, потому что в памяти действительно всплыло такое воспоминание. — Один вагон загорелся, букса перегрелась… Несколько часов стояли, а потом, сам знаешь, как догонять упущенное…
Когда автобус остановился, Николай начал проталкиваться к выходу, но отец придержал его:
— Не спеши. Здесь почти все выходят.
И действительно через минуту в салоне никого не осталось. Николай с отцом вышли последними. Отец достал сигарету:
— Все в порядке. Можно спокойно покурить. — Он посмотрел на часы. — А цветы мы сейчас вон те возьмем. Видишь? — Указал взглядом.
Возле самого входа на кладбище аккуратная старушка держала в руках роскошный букет красных роз.
— Пока ты будешь курить, их кто-то купит… Я сейчас…
Отец снисходительно улыбнулся и придержал сына:
— Наши цветы никто не купит. Ты, я вижу, еще не привык. Наши цветы — это наши цветы. И все наши беды — это наши беды. Я теперь с уверенностью смотрю в завтрашний день. Я, правда, не все помню, как оно будет. Призабыл. Но я знаю, что все будет хорошо. Жить — это очень хорошо. Пошли!
Отец выбросил окурок и направился к старушке с красными розами. Вдруг он остановился и испуганно поднял взгляд на небо, всматривался, прищурившись. От яркого света солнца глаза слезились:
— Сынок, посмотри и ты. Мне кажется, что оно начало вращаться чуть помедленнее. Или мне это только кажется?
Николай тоже посмотрел на небо.
— О чем ты говоришь, папа?
— О колесе истории… О времени… Мне кажется, что я уже вижу, как мелькают спицы этого колеса старой телеги вечности. Ты видишь? Кажется, немного успокаивается? Правда?
— Это просто солнце, папа?
— Это, сынок, ты совсем ребенком стал… Так наивно рассуждаешь. Но это и хорошо… Я все равно очень рад за нас… Пошли.
Букет красных роз горел кроваво в отцовских руках.
— От сложного — к простому. От ответов — к вопросам. От смерти — к рождению. Теперь вот такой наш путь среди вечности. — Отец начал насвистывать бодрую мелодию какого-то собственного, выдуманного им марша.
Широкой аллеей среди тесных рядов могил они спешили в глубь кладбища. Везде было много людей, все празднично одеты, все смеялись, из поднебесья звучала веселая музыка — на высоком дубе был укреплен колокол громкоговорителя. Навстречу им шел худой, небрежно одетый, молодцеватый мужчина, поддерживая под руку сгорбленную старушку в цветастом платке. — Гриша! — воскликнул отец. — Все в порядке, Гриша?
— Как видишь. — Мужчина освободился от объятий. — Теперь мы заживем. — Он торжественно взял на руки сухонькую старушку и понес ее. — Теперь мы с мамой заживем. — Все давали ему дорогу. — Теперь мы заживем. Теперь мы будем мудрыми!
Отец долго провожал их взглядом, наконец сказал:
— Пошли, Коля. Пора и нам поспешить.
Они дошли почти до конца широкой аллеи и возле белой мраморной колонны с резным ангелом повернули направо по асфальтированной дорожке. На деревьях — почки.
— Вот и весна. Уже весна, сынок. Как летит время… — И снова отец поднял взор к небу.
Подошли к могиле. Аккуратная свежепокрашен- ная оградка, молодая рябина, на ней молоденькая зеленая листва… Они сели на узенькую деревянную лавочку.
— Немного обождем.
— Давай глаза закроем…
— Не нужно, сынок. Ты думаешь, будет страшно? Нет… Я уже сколько раз приходил сюда… Я уже все видел, как это получается…
В ту страшную весну, когда хоронили мать, с утра моросил мелкий дождь. Все было серым и однообразным. И единственное, что раскаленным клеймом выжглось в памяти Николая — лицо матери. Чужое лицо, он бы никогда ее не узнал, но был убежден, что это его мать. И два чистых дождевых озера в глазницах над закрытыми глазами.
Читать дальше