Джейн Йолен: Книги Великой Альты

Стрела вонзилась ей в глаз, и она мучилась чуть дольше, чем повитуха. Кошка корчилась и выла, пока одна из охотниц из жалости не перерезала ей глотку.

Дитя на дереве раскричалось опять - громко, на весь лес.

- Что это? - сказала более плотная из двух охотниц, та, что перерезала кошке горло. Обе стали на колени у мертвой женщины, тщетно отыскивая признаки жизни.

- Может, это голодные котята этого зверя?

- Полно тебе, Марджо, - в такую раннюю пору года?

Более хрупкая охотница пожала плечами.

Дитя в своей неуютной колыбели снова подало голос. Охотницы встали.

- Это не котенок, - сказала Марджо.

- Но все равно детеныш, - сказала другая.

Они без ошибки направились к дереву и нашли дитя.

- Волосы Альты! - сказала первая охотница. Она сняла дитя с дерева, развернула и осмотрела белое тельце.

- Это девочка, Сельна, - кивнула Марджо.

- Будь благословенна, - шепнула Сельна - то ли Марджо, то ли мертвой повитухе, то ли далекой Альте.

Они похоронили мертвую - это был долгий, тяжелый труд, ибо земля еще не совсем оттаяла. Потом освежевали кошку и завернули дитя в теплую шкуру. Малютка тут же пригрелась и уснула.

- Наша будет, охотница, - сказала Сельна. - Даже не поморщилась от кошачьего запаха.

- Она еще не умеет морщиться.

Сельна, не отвечая ей, глядела на ребенка.

- Верно, стало быть, говорят жители селений: "Сухое дерево, падая, увлекает за собой живое".

- Ты слишком часто говоришь чужими словами, - сказала Марджо. - Притом словами поселян.

- А ты говоришь моими.

Тут обе умолкли и зашагали по знакомой тропе в горы, к своему дому.

* * *

Они не ожидали торжественной встречи, и никто их не встречал, хотя многочисленные караульщицы заметили их из засады. Охотницы в известных им местах передавали знаками свои тайные имена, и караульщицы снова исчезали в лесу либо уходили в гладкую на вид скалу.

Сами охотницы получали вести в виде птичьего щебета или волчьего воя, хотя поблизости не было ни птиц, ни волков. Эти звуки говорили о том, что их признали, а в одном из посланий им предлагалось поскорее доставить свою ношу в Большой Зал. Они поняли и все без единого человеческого слова.

Но не успели они дойти до дома, как луна скрылась за горами на западе, и Марджо, простившись с подругой, исчезла.

Сельна, держа завернутое в шкуру дитя, шепнула: "До вечера", но так тихо, что малютка даже не шевельнулась.

ПЕСНЯ

Колыбельная горному котенку

Спи мирно, малютка-кошка,

В берлоге твоей темно,

А мать твоя Дженну-крошку

Оденет своим теплом.

Мехом своим, мой котик,

Мать Дженну оденет.

В плоти твоей плоти

Будет уютно Дженне.

Спи, киска, не плачь непрестанно.

Увидишь во сне лето.

Увидишь - летят фазаны.

Форели плещутся в реках.

Но Дженне приснится другое

Тьма да слепящий свет.

И мать твоя нынче укроет

Малютку от ночи и бед.

ПОВЕСТЬ

В Большом Зале стояли колыбели - одни из дуба, с прожилками, словно реки, бегущие к морю, другие из белой сосны, такой мягкой, что в изголовье виднелись, словно руны, следы от ребячьих ноготков. Но Сельна почему-то не положила ребенка ни в одну из них. Она весь день носила дитя у груди, думая, что ровное биение ее сердца успокоит малютку.

Новых приемышей нередко носили на руках. Их нянчили все женщины хейма, хотя Сельна прежде не проявляла особой нежности к детям. Запах младенцев и их нытье ее отталкивали. Но эта малютка была совсем другая. От нее пахло не кислым молоком и слюнями, а горной кошкой, лунным светом и терном - как раз на этом дереве спрятала ее мать, убитая кошкой. Она плакала только дважды, каждый раз в миг чьей-то смерти, и Сельна сочла это особым знаком. Дитя, конечно, могло вот-вот почувствовать голод, страх, холод и запищать. Сельна приготовилась сразу же отделаться от младенца, как только тот завопит. Но дитя лишь смотрело на нее глазами цвета весенней ночи, как будто читала в ее душе, и Сельна продолжала носить его на руках. Все успели заметить это и обсудить, и Сельна уже не могла, из опасения, что ее пристыдят, сбыть с рук свою легкую ношу. Сельна не боялась боли и лишений. Она гордилась тем, что может терпеть самые суровые наказания, она первая бросалась в бой, первая входила в холодный ручей и последняя садилась к огню. Но терпеть насмешки подруг по хейму она не умела.

К позднему утру, однако, малютка проголодалась и стала попискивать тихо, как цыпленок. Сельна покормила ее, как умела, из маленькой бутылочки стряпухи очень дорожили ими. Обе порядком перепачкались во время кормления, поэтому Сельна понесла девочку в баню, согрела воду не так горячо, как обычно, и вошла в бассейн с голеньким тельцем на плече.