Станислав Лем: 137 секунд [журнальная публикация]

Заметьте, с какой легкостью человек привыкает к необычному, если только он уловил его механизм (или если ему кажется, будто он его уловил). Макет номера еще светил многими проплешинами, и материал, который должен был их заполнить, поступал теперь, в информационный пик, от нескольких телетайпов сразу. Я поочередно отыскивал нужные кабели и вынимал вилки одну за другой, пока у меня в горсти их не оказалось шесть или семь штук. Компьютер преспокойнейшим образом продолжал работать. — Хоть бы хны! — сказал я себе, — он все различает по колебаниям от выбиваемых букв, а что не уловит сразу, то моментально восполняет экстраполяцией или другими своими математическими приемчиками…

Весь собравшись, я ждал, пока очнется очередной телетайп, и, стоило заиграть римскому, потянул за шнур, но так сильно, что, когда вилка оказалась у меня в руке, одновременно выскочила и другая, та, от которой питался сам телетайп, и тот, естественно, замер. Я уже рванулся, чтобы воткнуть ее в гнездо, когда что-то толкнуло меня кинуть взгляд на экран.

Римский телетайп был бездыханен, но машина как ни в чем не бывало заполняла место, отведенное для правительственного кризиса в Италии, последним сообщением. Невинные слова «…предложил пост премьера Баттисте Кастеллани…» я прочел, словно телеграмму с того света. Как можно скорее я соединил римский телетайп с главным питающим кабелем, чтобы считать оба текста.

Да, теперь разница между ними была значительно больше, но машина не отклонилась от правды, то есть от содержания корреспонденции. Премьером действительно стал Кастеллани.

Весь мой рационализм рухнул в одно мгновение, ибо как же мог компьютер читать содрогания телетайпа, который был глух и мертв, как пень? Я чувствовал себя, словно крыса, загнанная в угол, и реакция у меня была, как у попавшей в отчаянье крысы, — я начал судорожно отключать все телетайпы, так что через минуту затих стук последнего…

Хотя макет номера еще не был готов, поток поступающего материала явно ослабел. Больше того, в новом, замедленном темпе выплывали фразы, лишенные конкретного содержания, пустые — одним словом, так называемая «вата». С добрую минуту шнурочки строк еще ползли на экране на свои места, пока, наконец, не застыли без движения.

Несколько текстов получило абсурдно-комический характер; был там репортаж о футбольном матче, в котором место сообщения о счете заняла нелепая фраза о славной осанке игроков обеих команд. Таинственный ключ, из которого компьютер черпал до сих пор настоящее вдохновение, иссяк.

Моей первостепенной задачей было, разумеется, сдать номер, так что я со всею поспешностью подключил телетайпы, и о том, что передо мной разыгралось, смог подумать только после трех, когда заработали ротационные машины. Я знал, что не обрету покоя, пока не найду причину происшедшего.

Профан перво-наперво подумает, почему бы не спросить об этом у самого компьютера: раз уж он такой умный и такой послушный.

Но с компьютером нельзя разговаривать, как с человеком, безразлично, глупым или умным: он вообще — не личность! С равным успехом можно ожидать, что испорченная пишущая машинка скажет нам, в каком месте и как ее починить. О компьютере можно говорить «он» точно так же, как о полупроводниковом элементе или ночном столике.

Наш ИБМ умел самостоятельно составлять и пересоставлять тексты стереотипных газетных сообщений — и только. ИБМ мог скомпилировать из двух дополняющих друг друга известий одно или подобрать вступление к чисто информационному сообщению (например, телеграмме). Все это было возможно благодаря готовым шаблонам таких действий — их в нем были закреплены сотни тысяч. Вводные фразы соответствовали содержанию телеграммы только благодаря тому, что ИБМ проделывал ее статистический анализ, выхватывая так называемые «ключевые слова». Если, например, в телеграмме повторялись термины «ворота», «штрафной», «команда противника», он подбирал что-нибудь из репертуара спортивных соревнований. Компьютер, одним словом — железнодорожник, который умеет требуемым образом перевести стрелку, сцепить вагоны и отправить поезд в нужном направлении, но не знает, что в загонах.

Как вы знаете, редакции таких двух еженедельников, как «Тайм» и «Ньюсуик», друг от друга совершенно независимы. При редактировании отдельных номеров их связывает только то, что они находятся в одном и том же мире и в одно и то же время получают сведения из очень близких источников информации. Кроме того, они обращаются к очень похожим читателям: так что сходство между множеством помещаемых в них статей отнюдь не поражает. Это результат совершенства, с которым они приспособились к своему рынку.