Аскольд Шейкин: Тайна всех тайн [повести]

— Черти горох молотят, — снисходительно скривившись, бросил он. — Ни одной станции.

Она просительно вскинула руки:

— Пожалуйста, не расстраивайтесь. Так сейчас и должно быть в радиусе пятидесяти километров. Побочный эффект. И это, к сожалению, конечно, здесь многим мешает.

— Кому-у? Да тут ближе чем на семьдесят километров ни единой души, вот так-то. — Зубцов отступил от стола и с легким поклоном помахал воображаемой широкополой шляпой. — А что до моего расстройства, уважаемая товарищ гостья, то уж такое обстоятельство как-нибудь, прошу вас, переживите.

Дарима Тон слушала эти слова и следила за его движениями с самым напряженным вниманием.

Он не стал продолжать.

— Но это — нефтяное месторождение?

Она указала в окно, на арматуру скважины.

— Да.

— Нефть качают по трубам?

— Да, вообще-то.

— Если никакого иного средства связи в вашем распоряжении нет, надо этими трубами воспользоваться.

— Но как же, милый мой мотылек? — Зубцову опять стало весело. — Затрубить в них на всю округу?

— Прекратить подачу нефти. Через несколько часов сюда прилетят.

— В том-то и дело, что никакого трубопровода нет, — хмуро ответил он, вовсе не стараясь скрыть своего недовольства этой странной настырностью незваной гостьи. — Скважина разведочная, нефть в ней не ждали. Расположена в стороне. Пробурили и поставили на консервацию.

О том, что начались чудеса с давлением и скважину, возможно, вообще не будут эксплуатировать, говорить он не стал.

Дарима Тон встревоженно взглянула на Зубцова:

— И значит, контакт с кем-либо за пределами этой местности в продолжение всех предстоящих суток невозможен?

Он не смог не съязвить:

— Это уж точненько. Будем сидеть как в коробочке… Кругленькая такая, жестяная, в цветочках. Из-под конфет под названием «монпансье».

— И не потому ли потом никто не смог узнать, что я здесь когда-то была? — не обращая внимания на издевательские нотки в его голосе, требовательно спросила она.

Зубцов хмыкнул. Подумаешь, потеря! Да и как это понять? Что она сюда уже прилетала?

— Через сутки я должна вас покинуть, — продолжала Дарима Тон. — За такое время можно слетать на Марс.

— Ну это знаешь когда еще будет! — Зубцов решительно перешел на «ты». — Думаешь, не читал?

— Да-да, — согласилась она, вовсе его не слушая. — Это очень тревожное обстоятельство.

— Ушами не надо было хлопать, когда в дорогу собиралась. — Зубцов по-прежнему ничего не понимал и говорил тем более раздраженно, с досадой: хочешь не хочешь, а придется нянчиться с этой девицей, утешать, устраивать на ночлег, а удобств тут всех — с гулькин нос. — Передатчик надо было захватить с собой, — сердито закончил он.

— Какой? — спросила Дарима Тон и теперь уже сама включила «Меридиан».

Знакомый треск разрядов послышался из него. Она выключила приемник.

— В этом районе любой ваш радиоаппарат сейчас бесполезен. А других у вас нет. Их вы еще не изобрели.

Зубцов едва удержался, чтобы не выругаться. Плетет ерунду, и еще с таким умным видом!

— А если просто идти? — спросила Дарима Тон.

Зубцов махнул рукой.

— По болотам? Ты что? Кто тебя одну пустит? И не думай. Заблудишься — на меня потом всех собак повесят. А я от скважины — никуда.

— Значит, с кем-либо за пределами этого места связаться нельзя?

Она спросила это, с такой болью и с такой мольбой глядя на Зубцова, что тот, не найдя ничего лучшего, привлек ее к себе, и она доверчиво припала к его плечу. И тогда он взял ее голову обеими руками и неожиданно для самого себя поцеловал в губы.

Она попыталась оттолкнуть его.

— Чудачка, — сказал он. — Чего расстраиваешься? Денька через три будет вертолет. Это точно.

— Только через три дня? — спросила Дарима Тон, и Зубцов почувствовал, что какой-то невидимый, но очень плотный слой уже отделяет ее от его рук.

Он попытался прикоснуться губами к ее волосам. Но и их защищал теперь невидимый плотный слой.

Зубцов изо всех сил обнял Дариму Тон.

И в ту же секунду оказался на полу вагончика.

Он поднялся с пола и, не глядя на Дариму Тон (она с прежней своей самой приветливой улыбкой стояла, держась рукой за спинку койки), повернулся к ведру с водой, взял ковшик, напился, подошел к окну.

Солнце уже скрылось за стеной леса, на поляну легла тень, в вагончике стало сумеречно.

Зубцов сел на табуретку, оперся локтем о стол, положил на ладонь голову и, глядя на странную гостью, спросил: