Владимир Рыбин - Искатель. 1978. Выпуск №2

Каждый раз, когда выкатываю свое зеркальное чудо из домика на открытую площадку, я говорю себе, что не имею права увлекаться красотами природы, что мое дело — искать не фантасмагорию, а самое обыденное. Но всегда на какой-то миг забываюсь и, да простит меня наш строгий начальник, хоть на секунду, а все же задерживаю луч, исходя вовсе не из потребностей службы.

И в этот раз, когда среди ночи производил минутный контрольный осмотр своего сектора, залюбовался прибоем на соседнем мысу. Есть там такая щель в камнях, откуда даже при слабой волне выбрасывает высокие фонтаны брызг. Сейчас волна шла балла на четыре, и из щели выхлестывал сверкающий веер, растекался по ветру и опадал, оставляя медленно тающую радугу. И вдруг я увидел в этой радуге, как что-то серебристое шевельнулось среди таких же серебристых камней. И я разглядел силуэт человека с большим полотнищем в руках, показавшимся мне приготовляемой к плаванию надувной лодкой. Человек присел, закрывшись от слепящего света, слился с камнями. Но я уже держал его, зная, что никуда он теперь не денется, что в луче невозможно даже на секунду открыть глаза, не то чтобы бегать по камням.

«Вот, значит, кто убил козу, — сразу поверил я, — вот из-за кого мы изодрали коленки в поисках гильзы», — и обрадовался горделивой радостью охотника, до конца выследившего дичь.

Вскоре в луче показалась вызванная с заставы тревожная группа, и я выключил прожектор, чтобы не мешать своим.

Я точно знал, что там происходило на берегу. Еще ничего не видя после прожекторного света, нарушитель таращит глаза в темноту, стараясь разглядеть пограничников, обступивших его. Подавленный и испуганный, он идет куда ему велят, забыв про свое имущество. Но пограничники дело знают: осмотрят каждую впадину между камнями, подберут каждую брошенную или спрятанную вещь, каждый клочок бумаги…

Но все это называемое интригующими словами «брать нарушителя» происходит без меня. Я сделал все, что от меня зависело, и теперь должен, как говорится, продолжать нести службу. То есть делать то, что делал вчера и позавчера, и каждую предыдущую ночь, когда не было никаких нарушителей и вообще ничего не произошло. Это кажется мне немного обидным: я обнаружил, и я же в стороне. Но делать нечего, приходится утешать себя привычней мыслью, что граница только тогда надежно охраняется, когда каждый пограничник хорошо выполняет то, что ему положено. И не суется не в свое дело.

Наверное, я был похож на кота, у которого отняли мышь, потому что, когда вернулся в операторскую, сразу услышал слова утешения:

— Ничего, скоро рассвет, на заставе все узнаем, — сказал сидевший у экрана оператор, рядовой Кузовкин.

— Отставить разговоры! — сердито крикнул начальник РЛС, младший сержант Байрамов. Мы удивленно посмотрели на него. К разговорам в операторской сам же Байрамов всегда от носился снисходительно: разговоры поддерживали служебный тонус, потому что в долгой тишине под мерный гул преобразователей недолго было и задремать даже с открытыми глазами. Бывало такое: смотрит человек на экран, а ничего не видит, спит.

— Отставить разговоры, — повторил Байрамов. — Теперь глядеть надо, — У нас говорят: змеи никогда не приходят в одиночку.

На все у этого Байрамова своя примета или присказка. Не всегда он высказывал их к месту, но теперь возражать было нечего. И в самом деле, так хотелось поговорить о таинственной белой фигуре, мелькнувшей в луче, повспоминать то, что было и чего не было. Но не следовало отвлекаться.

Оставшиеся до рассвета два часа мы просидели почти молча, Еще несколько раз бегал я к своему прожектору, обшаривал голубоватым лучом волны и камни. Но все было тихо, как вчера, и позавчера, и каждую предыдущую ночь.

— Ничего, — утешал меня Кузовкин, когда мы по серой утренней тропе возвращались на заставу. — Тебе еще повезло. Другой за два года службы ни разу живого нарушителя не увидит.

— Чтоб их вовсе не видеть!

Но я лукавил. Очень даже хотелось поглядеть вблизи на «своего» нарушителя. И очень я опасался, что начальник заставы не учтет этого моего желания.

Так и получилось: к нашему приходу нарушитель был уже отправлен в отряд. Как и вчера, сидел у телефонов дежурный, как вчера, стоял на крыльце прапорщик Сутеев, выглаженный, отутюженный, встречал восход солнца. Я взглянул на тропу, ведущую к поселку: может, и Таня придет, как вчера? Но Таня, видно, спала в это утро спокойным сном. И я, помаявшись в одиночестве с еще не остывшим своим возбуждением, пошел спать.