Михаил Ишков - Заповедник архонтов

Перед швартовкой он снял металлизированный костюм и нелепую металлическую сетку. Они мешали видеть сны, которые с момента посещения чудесного острова пошли к нему косяком. Даже наяву ему порой мерещились ушедшие к судьбе цыплята и Тойоти. Несколько раз он разве что не с ножом к горлу приставал ко мне, требуя их немедленного оживления. Сколько я не убеждал его, что это не в моей власти, капитан подозрительно щурился и недоверчиво почесывался. Теперь я видел его насквозь. После встречи с чудом, с обретением возможности смотреть удивительные фильмы о собственной жизни, после рассказов о бегающей по волнам Дуэрни, он всерьез уверовал, что стоит ему увидеть своих цыпляток во сне, как они тут же оживут.

— Почему же нет, знахарь?

Что я мог сказать ему? Как объяснить? Он все равно бы не поверил или, что еще хуже, поверил бы всему, что бы я ему наплел. Но я не смел этого делать, я всего лишь человек, приставленный к просветительской работе! Самой важной работе на свете, ибо такого рода агитпроп рождает веру.

Эта вера, в конце концов, начинает двигать горы, покорять пространство и время. Но, главное, без назидания и риторики учит согласию.

Не единению — нет!

Это я уже проходил!

Именно согласию, без которого и вера не вера, и воля не воля. Мне ли уверять Неемо — поступай так и не поступай этак. Он сам, полноценный хорд из ублюдочного павлиньего племени, должен был докопаться до истины. Я только приоткрыл дверцу. На худой конец, вручил лопату. Копай вглубь! Удивительно, но Неемо не принимал всерьез ни благородные истины Арьясачча, отворачивался от Нагорной проповеди, от заветов Авесты, Корана и Библии. Всю вековую земную мудрость он относил к чепухе, уводящей в сторону от единой, непреложной, светоносной истины, воплощения которой он теперь жаждал. Или в лучшем случае размазывающей ее.

Истина должна быть короткой и ясной. Истина должна одарить силой, давать возможность повелевать чудом. То есть, с ее помощью ему должно быть вполне по плечу вернуть к жизни свою курочку, птенчиков, оказаться на мостике «Тоопинайки». Чудо способно на все — вот что он вбил в башку.

Другие члены экипажа охотно слушали сказки, учились выговаривать «Аллах акбар», «Шма Исраэль, Ад-най Элокейну, Ад-най Эхад…», «Отче наш…», царапать коготочком «Ом мани падме хум!», а этот ни в какую! Только кривился!.. Будущее пребывание в темнице веселило и будоражило моряков, особенно штурмана из когорты Героев. Как оно будет? Позволят ли свидания с мамками? Стоит ли надеяться на амнистию на время праздников? В этом было что-то несказанно детское, тем не менее держались они за обретенное чудо зубами и когтями.

Я тому свидетель.

Это была деятельная порода, честная до щепетильности, верная до готовности погибнуть, технически необыкновенно одаренная, прелестная в своей наивности. Они всегда готовы были подчиниться приказу, и только теперь, впервые задумавшись, стоит ли выполнять его, не согласовав с истиной, не обретя покоя в душе? — испытали полезное, «смысловое», сомнение. Штурман так и назвал его — полезным и «смысловым».

У них проклюнулись души? Я не специалист, судить не берусь. Все моряки были из средних разрядов, может, поэтому они были вполне восприимчивы в сверхчувственном отношении. Возможно, именно таким образом была когда-то построена система управления их предками-биороботами. Машины-вернослужащие посредством сверхчувственной связи — слова при этом были не нужны! — руководили и на бессознательном уровне принуждали к работе орду специально выведенных особей, представлявших собой, в совокупности с запасом птичьей биомассы на планете, неограниченный источник дешевой и квалифицированной рабочей силы.

Почему птичьей?

Потому, что плотность атмосферы на Хорде выше, чем на Земле. В таких условиях наземные животные не могли выдержать конкуренции с летунами всевозможных размеров и видов. Крупного, шагающего и бегающего зверья на Хорде не было, только мелкие, похожие на наших крыс грызуны, светлую часть суток проводящие под землей, да живущие на пальмах существа, похожие на обезьян.

Но это к слову.

Архонтов не интересовали детали, им требовалась готовая продукция. Следовательно, биокопии должны были обладать некоторой самостоятельностью, профессиональными навыками и, что само собой разумеется, интеллектуальными способностями. Как только архонты сгинули, и система лишилась единой направляющей и контролирующей воли, начались сбои в производственных и управленческих цепочках. Со временем пришли в негодность вернослужащие, ведь они конструктивно не могли обладать тем запасом прочности, который был присущ Быстролетному как космическому бойцу. К тому же в стратегическом планировании архонты не могли не предусмотреть возможности поражения. После их разгрома в космической бойне в дело автоматически должна была вступить программа уничтожения военно-производственного потенциала базы. Безусловно, никто и ничего не собирался взрывать, устраивать общепланетный армагеддон. Мятежники полагали — стоит только дезорганизовать контролирующий, производственный и воспроизводящий механизмы, обречь созданных ими существ на вымирание, и время свое возьмет.