Михаил Ишков - Заповедник архонтов

— Сколько?.. — не поверил провокатор и вопросительно глянул на пожилого «политического». Тот авторитетно кивнул в знак согласия, потом добавил.

— Было такое, я сам видал документы о нашествии чумы в южные горы Дираха. С той поры славные повелели перевести в резерв этот рассадник всякой мерзости.

Лица губошлепов заметно посветлели (точнее, обрели нормальный синюшный цвет). Один из заключенных удивленно присвистнул.

— Значит, ты два раза успел под звездами пожить?

— Было дело, — кивнул я и обратился к провокатору. — А ты как здесь очутился? На чужую мамку позарился?

Я угодил в точку — прочел об этом в его взгляде. Тот сразу сник, отвел глаза. Долго сидел, в тупой безнадежности разглядывал каменную кладку. Конечно, ему не позавидуешь. Кому понравиться должность мелкого соглядатая в тюрьме, которого в конце концов могут ни за что не просто удавить в камере. Если бы не долг, не зов ковчега, он давным-давно сбежал бы отсюда, но куда пойти?..

Он вздохнул — рыбка, то есть я, сорвалась с крючка. Я не врал, не таился, биографию попечитель состряпал мне что надо. Вот и «политический» подтвердил, что такие горы, где о поселянах забыли, существуют, а о том, что было два года назад, не ему судить. Настучать он настучит, и если у меня за спиной есть какие-то грешки, мной займется личная канцелярия гарцука, в обязанности которой входило искоренение ересей, спрямление уклонов и любых прочих попыток извратить великую цель строительства ковчега. Одним словом, бороться со всякими противоправными «политическими» деяниями, и в первую очередь с организованным отказом от работы во имя спасения Хорда.

Тот же «политический», что постарше, поинтересовался.

— Слушай, товарищ, за что же тебя в каталажку упрятали?

Я кивком указал на трех моих подопечных.

— Вон тех от мучной лихорадки вылечил, а они на меня донесли.

— И правильно сделали! — вызывающе тонким голосочком выкрикнул один из них, высокий тощий мужик с всклоченной чернющей бородой, почти скрывавшей лиловые навыкате губы. — Кто первый донесет, тот может на урановые рудники рассчитывать, а если кто опоздал — не миновать ему ртутных шахт или того хуже.

— А если и первому не повезет? — спросил я.

Другой из этой же компании нахмурился.

— Как это не повезет? Мы все трое тютелька в тютельку прибежали в канцелярию. Все трое, как по ниточке, в дверь влезли. Должно повезти. Зря мы, что ли, на тебя стражей натравили.

Третий, более смекалистый, печально возразил.

— Если не повезет, на добычу водорослей могут направить.

— В чем же разница? — не понял я.

— Ну ты, знахарь, даешь, — провокатор хлопнул себя по бедрам, потом по очереди ловко почесался под мышками: сначала под правой, потом под левой. — Водоросли ядовиты, а в рудниках — тьфу! Всего-навсего радиация.

Я поперхнулся.

— Чем же радиация лучше?

На этот вопрос ответил один из дворцовых слуг — оба стояли неподалеку и с брезгливым видом прислушивались к разговору.

— Ты, старик, совсем дикий? У вас там, в горах, университетов не было? Или ты на занятия ходил от звезд прятаться?.. Фон в рудниках минимальный, а на водорослях любая царапина, и тебе кранты. Цианистый калий знаешь, как действует!..

— Да, — согласился «политический», — цианистый калий это не сахар. Крайне неприятные ощущения. Меня, товарищ, два раза травили. Такой понос пробирает, что только держись.

Я хмыкнул — привыкать мне к этим губошлепам и привыкать.

— За что же травили? — обратился я к «политическому».

— Эх, товарищ, поверил я одному забулдыге, явились мы с ним в город и на площади громко крикнули: «Когда ковчег покажете? Сколько можно ждать?»

Наступила тишина. Все мало-помалу начали отодвигаться от нас, с независимыми лицами разбрелись по обширной со сводчатыми потолками камере. Потолочные паруса опирались на мощные, сложенные из бетонных блоков столбы. Стены тоже были бетонные, зарешеченные окна высоко, под самым потолком.

— Вдвоем явились? — заинтересовался я.

— Зачем вдвоем. Толпой. Тысяч десять… Со всех заводов. И с авиационного, и турбодизельного, и с кабельного пришли.

— И всех забрали?

— Зачем всех, только организаторов. Мы сами явились. Рассовали нас по разным изоляторам и вопреки всякой законности, вопреки завету, который день держат без справедливого суда.

— Почему же с судом тянут?

— Как ты не понимаешь, товарищ! Решают, обойдется без нас производство или мы еще можем послужить во славу родному Хорду. Ты не думай, мил человек, что кто-то из славных допустит хотя бы с ноготок произвола. Если человек может принести хотя бы самую пустяшную пользу, его никто зазря в изоляторе держать не будет. А если нет, извини, подвинься. Если от меня… — он неожиданно загорячился, начал хватать меня за подол хламиды, — уже никакого толку, согласись, товарищ, зачем же со мной нянчиться? Я сам добровольно отправлюсь на ртутные шахты. Там тяжело, но все-таки какая-то польза от меня будет. Все равно, — упрямо повторил он, — хотелось бы на ковчег взглянуть. Пусть его хотя бы на праздники покажут.