Михаил Ишков - Заповедник архонтов

Здесь, между парнишкой и придурком с обожженной щекой, меня и пристроили — люди как-то сразу стали заботливы по отношению ко мне, посматривали с интересом: сошлют меня на водоросли или нет? Я обратился к главному инженеру.

— Послушай, товарищ, о каком мил человеке ты все время упоминал?

Тот кивнул в сторону моего плешивого соседа.

— Вот об этом. Суллой его зовут. Это он подбил нас на незаконную форму общественного протеста. Хороший товарищ, только немного того… — он почесал висок когтистым пальцем, затем добавил. — Врет, однако, складно, и все про какого-то учителя, ушедшего к судьбе, толкует…

В этот момент несчастный повернулся в нашу сторону.

Я замер — на меня смотрел Иуда.

Он не узнал меня. Доброжелательно улыбнулся, отвернул голову и вновь мечтательно уставился в потолок. Я перевел дух, подосадовал на себя — почему Иуда да Иуда! Какой смысл именовать губошлепов именами-отголосками далекой родины?

В самом деле, как местные окликали Иуду, как он сам именовал себя?

Язык хордян в основном представлял из себя сочетание протяжных, удваиваемых гласных и согласных. Они практически выпевали речь. Смычных звуков, напоминающих наши «б», «п», у них в языке не было, словно хордянам трудно было шевелить губищами. Если не пугаться аналогий, можно сравнить их звуковой ряд с языковыми системами угро-финнов, осевших на берегах Балтийского моря. Звуки они часто удваивали — что-то вроде «Таллинн», «олломей» «каарса ныв», «Сулла». Сколько я его помнил, Сулла-Иуда постоянно был взволнован, жаждал истин, вечно путал свое добро с чужим, при этом его всегда тут же хватали за руку, нередко крепко били. Петр и Андрей называли такие экзекуции «учить уму-разуму во славу великого ковчега». Иуде подобные уроки были, что с гуся вода. Вот чего он страшно пугался, так это утерять хотя бы самое ничтожное слово из моих драгоценных речей. Он без конца теребил соседа — записывай, Левий Матвей, записывай, Левий Матвей!.. Где ты теперь, мой верный секретарь? Где всегда недоверчивый, страстно желающий поймать меня на противоречиях Якуб? Взыскующий истины Андрей? Где вы, друзья и ученики? Я поймал себя на неуместной, человечьей, жалости. Это как раз в тот момент, когда мне необходимо быть настороже!

Между тем в камере стало еще темнее. Я устроился на нарах между главным инженером и Суллой, положил мешок с травами под голову, вытянул ноги, с удовольствием почесался. Страж, вырезавший деревянные накладки, гремя ключами и матерно, как умеют только губошлепы, выругавшись, вошел в подземелье, отыскал забытое в камере копье, погрозил мне кулаком — смотри, мол, а то на водоросли! — и вышел за дверь. Щелкнул замок, наступила тишина. Сулла по-прежнему глупо улыбался и бездумно шевелил губами.

— Что это он? — я толкнул главного инженера в бок. — Все бормочет и бормочет… Свихнулся, что ли?

— Свихнешься, когда ядерным зарядом бок подпалят, — отозвался технарь. — Но я бы не назвал его бред безумием. Есть в нем… — он прищелкнул пальцами с длинными узкими, чуть загнутыми ноготочками, — зерно истины. Врет складно. Спрашиваешь, что бормочет? В текущий момент обращается к своему учителю — он называет его «земным». Тот, говорят, сдох от мучной лихорадки. Просит учителя снабдить его пропитанием, простить долги и оградить от Черного гарцука.

— Не к «земному» учителю я сейчас обращаюсь, — губошлеп с обожженной щекой ласково поправил инженера, — а к небесному!.. Посланному отцами нашими, когда поселяне о ковчеге еще слыхом не слыхивали. Когда люди жили дружно, в охотку, когда были чисты их помыслы, когда всякий славный считал своим долгом помочь и обучить благородного, а благородный сил не жалел, чтобы просветить поселянина — вот откуда ниточка тянется. Все мы забыли о предках, они копили-копили, строили-строили… Только странник вспомнил о дедушке, а мы!.. — он горестно махнул рукой. — Земного учителя уберечь не смогли. Был бы он среди нас, снял бы мои хвори, просветлил. Вот я запамятовал — как-то он по-особому пропитанье называл…

— Ты, это, — попросил провокатор, — о благородных истинах расскажи. Это здорово, когда, если надумал, делай что хошь…

Один из Роовертов насмешливо добавил.

— Ты сразу бы к мамкам побежал, всех бы перепробовал?

— Зачем всех, — пожал плечами провокатор. — Мне все ни к чему. Мне одна приглянулась, а бугор, сволочь, видит, разок мы уединились, другой, сделал вывод и нагрянул, падло, в самый напряженный момент, когда делились мы друг с другом мыслями, что нет в жизни большего счастья, чтобы вот так, вечерком, когда пропоет заводской гудок, сходить прогуляться на речку, посидеть под пальмой, а с утра выйти вместе из дома, добраться до проходной, трудиться рядышком, жить рука об руку, а когда придет срок, вместе узреть ковчег… — он на мгновение примолк, потом, потянувшись, остервенело почесал спину. — В самую душевную минуту влез! Начал орать, почему не совокупляемся, почему тратим драгоценное время на пустопорожнюю болтовню!..