Зиновий Юрьев - Дальние родственники

"А Хьюм..." - спросил я.

"Да, так или иначе этот Хьюм обладал редкостным даром левитации, ничего, абсолютно и ничегошеньки не понимая в том, как это происходит".

"Друг Прокоп, моя Анечка была бы счастлива, если бы я мог подробнее рассказать ей о Хьюме. - Я напрягся и добавил: - И добыть ей какой-нибудь сувенир, связанный с ним".

Прокоп вдруг засмеялся, и в такт смеху комбинезон его заструился, переливаясь всеми цветами радуги. Он слегка оттолкнулся, медленно поднялся в воздух, сделал переворот и поцеловал меня в макушку.

"Прости, друг Владимир, ты был такой смешной. У тебя был вид, как будто ты бросался в пропасть. Я все понимаю. Это очень просто. Нам даже не понадобится специальный пробой. На днях в девятнадцатый век отправляется наш старший хроноскопист Бруно Казальс, да ты помнишь его, высокий человечище в шортах".

"Да, конечно, он был защитником на суде".

"Совершенно верно. Ты отправишься вместе с ним. Энергия, потребная для пробоя, практически не меняется, перебрасывается ли один человек, два или три. Это ведь туннельный эффект... Но стоп, молчу".

"А... а я не останусь..." - промямлил я, и Прокоп весело рассмеялся.

"Ты хочешь спросить, не закинем ли мы тебя в девятнадцатый век и не бросим там на произвол судьбы?"

"Ну..."

"Разве что ты сам захочешь".

"Я хочу в Москву, в свой век, в свой Дом ветеранов..."

На подвижное лицо Прокопа набежала вдруг тучка. Он спросил:

"И к своим болезням? Ведь тот заряд бодрости, что мы можем дать тебе, недолговечен..."

"Это нечестно, друг Прокоп. Ты сам твердишь о свободе выбора и сам же пытаешься повлиять на мое решение".

"Ты прав, - повесил голову Прокоп, - Ты абсолютно прав. Прости".

"Я не сержусь".

"А сейчас я пойду. Надо поговорить с Бруно, покопаться в архивах, решить, куда и когда вам отправиться, чтобы встретить Хьюма, а не рыскать по странам в поисках его, снабдить тебя одеждой, деньгами и документами. Надеюсь, ты ведь не захочешь появиться в Лондоне в этой пижаме".

"Нет".

"Видишь. Ты знаешь английский?"

"Гм... Не очень. Точнее, нет, Зис ис э тэйбл".

"Придется выучить, хотя бы минимальный разговорный объем".

"Выучить? Ты смеешься".

"Нисколько. Курс рассчитан на шесть часов сна. Можно провести его за одну ночь, а можно разделить на две ночи".

"Гм... Как это у вас все просто. Ты вот сказал "деньги". Где ж вы возьмете английскую валюту? В музее?"

"Почему в музее? Мы изготовим тебе столько денег, сколько нужно. Это очень просто. Мы заказываем все, что нам нужно, от одежды и пищи до любой справки, через инфоцентр, который есть у каждого. Инфоцентр переправляет заказ в соответствующие производственные центры. На каком-то этапе из компьютерной памяти будет вызван образец, допустим, английских банкнот разного достоинства середины девятнадцатого века. С образцов скопируют нужную сумму, причем банкноты состарят, чтобы они были не слишком новыми".

"И это может сделать каждый?"

"Конечно".

"У нас это называлось изготовлением фальшивых денег".

"У нас не может быть фальшивых денег, друг Владимир, потому что у нас вообще нет денег..."

Вечером ко мне пришла Соня, Личико ее было печальным. Она прижалась щекой к моей щеке и обняла меня.

"Ты уходишь?" - прошептала она.

"Да, Сонечка".

"Но почему?"

"Это трудно объяснить, внученька. Я был бы... чужим здесь".

"Нет! - пылко воскликнула девушка. - Не говори так!"

"Я был бы... экспонатом. Да, девочка, да, не спорь. Я волоку на себе и в себе слишком большой груз своей жизни, своих воспоминаний, своего "я", чтобы чувствовать себя в вашем мире просто и естественно. Может быть, со временем, я бы забыл о покойной жене своей Наденьке, твоей прапрапрапрабабушке, о дочери, о внуке, о друзьях, о войне, о своих пьесах, о болезнях, но тогда это был бы уже не я. К тому же, девочка моя любимая, груз, который я волоку, это мой груз. Да, он не легок, но это мой груз. Мы странные люди. Мы такие свирепые собственники, что бывает нам жаль расставаться даже со своими страданиями и невзгодами".

"Это так сложно, дедушка..."

"Что делать, дружочек, не знаю, как ваша, а наша жизнь была действительно сложна. И нас она делала существами непростыми. Редко кто из нас понимал себя. Большинство вообще жило, не задумываясь особенно, кто они и что они. И мир вокруг себя они воспринимали только в непосредственной близости. У них было короткофокусное зрение. Все, что не касалось его или ее, было покрыто туманом. Ну, а уж в свое сердце они и подавно не заглядывали. Разве что для кардиограммы... Мы жили, Сонечка, в мире, полном загадок, но самая большая, наверное, это мы сами, наша душа. И только немногие гении понимали ее. Вам проще, вы живете в более ясном мире..."