Журнал «Если» - «Если», 2006 № 02

Ашот Каренович этому очень обрадовался и снова замурлыкал песенку.

Он все еще возился с шиповками, когда во двор вбежал младший сын Сейран.

— Папа, эти черные машины к нам приезжали?

— Да, а что? — поднял голову Ашот Каренович.

— Что сейчас было у магазина! — зачастил Сейран. — Один джип как дал, Сашка с Партизанской улицы так и полетел в сторону! Продавщица… ну, Мамедова Азиза… выскочила, начала кричать, так машины сразу остановились. И из одной мужик вылез, схватил ее за волосы и давай по земле валять! А потом сам Мамед появился. Только у этого мужика телохранители, они и Мамеду по шее накостыляли! Сели в машины и уехали! А Сашку в больницу повезли!

«У озера, у озера красавица жила…»

Вот так они себя и ведут. А сделай им мягкие сапожки с жесткой подошвой? Раздавят, как червяка, и не оглянутся.

— Ты уроки сделал? — строго спросил Ашот Каренович.

— Так ведь каникулы! — удивился сын.

— Пойди маме помоги! — еще строже сказал Ашот Каренович. — Что без толку бегать?

И снова склонился над шиповками, хотя думал совсем о другом. А думал он над словами отца, Карена Погосовича. «Никогда не делай такие сапожки, Ашотик, — сказал ему отец. — Дед такие для царя, для Николая I делал. И что же? Он взял и делегацию рабочих расстрелял. А потом большевики пришли. Уж сколько дед им сапожков натачал, думал, власть справедливая пришла, так они кучу народу постреляли и еще больше голодом поморили. Никогда, Ашот, не делай мягкие сапожки с резким подъемом и жесткой подошвой!»

Все-таки Владимир Данилович — большой негодяй, хоть и сидит высоко, и человек умный. Мальчишку сбил, продавщицу за волосы таскал, Мамеда его люди избили. Такому хорошую обувь шить нельзя. Сапожки хороши для человека совестливого, они не для таких, как Владимир Данилович. И ведь уехали, даже не извинились. Когда человек способен на плохие поступки, трудно представить, на что он способен, если власть получит неограниченную. Ашоту Кареновичу об этом даже думать не хотелось. Он снова принялся возиться с шиповками, успокаивая себя песней о красавице, в которую влюбился подводный царь горного озера Севан. Но на этот раз песня не успокаивала. Лишь закончив возиться с шиповками, башмачник понял, что должен делать.

Бережно спрятав шиповки в специальную коробку, он снял фартук, накрыл им колодку и вышел во двор. Жена и младший сын поливали белые розы перед входом в дом.

— Кушать приготовила? — спросил Ашот Каренович жену.

— Через полчаса позову, — сказала жена и ловко срезала большую белую розу на длинном стебле.

— Тогда я сейчас подойду, — строго сказал Ашот Каренович и вышел на улицу.

На скамеечке перед домом милиционера Филимонова судачил народ. Наверное, обсуждали, что случилось у магазина. На Ашота Кареновича все посмотрели с легким осуждением, словно это его друзья, а не клиенты приезжали, словно это он жену Мамеда за волосы у магазина таскал. От этого башмачнику стало немного обидно, но он все-таки сдержался, вежливо поздоровался с людьми, пересек улицу и вошел во двор, где жила семья Лузгиных. Их старший сын Вовка только что вернулся из заключения, шесть лет отсидел, а теперь валялся на диване и отдыхал от тюремных лишений под блатные песни Михаила Круга. Парень он был неплохой, но авантюрист, просто пробы ставить негде. Потому и попадал вечно в разные неприятные истории. Ашот Каренович подумал вдруг, что пора Вове Лузгину хорошие туфли сшить, чтобы за ум взялся.

Окно было открыто.

— Вовка, — сказал Ашот Каренович. — Выйди, дело есть!

— Ашот Каренович! — Лузгин высунулся в окно, радостно сверкая сизой стальной фиксой. — Вот не думал, не гадал. Каким ветром?

— Дело есть, — снова сказал Ашот Каренович. — Ты свои «берцы» тюремные, в которых с зоны пришел, не выбросил еще?

— Зачем? — удивился Вовка. — Вещь такая, на века. Им же цены нет, сто лет будешь носить и не сносишь! На рыбалку буду ездить!

— Дай мне их, — сказал Ашот Каренович. — Очень нужно. Я верну, быстро верну.

— Для вас, дядя Ашот, все, что угодно, — светски сказал Вовка и исчез.

Вновь показавшись в окне, Вовка протянул ему грубые ботинки. И кожа на них пошла самая поганая, и швы были такие, что стыдно смотреть. Если бы Ашот Каренович когда-нибудь такую погань сшил, он бы навсегда ремесло забросил. Но сейчас эти неуклюжие «берцы» были ему нужны. Очень нужны!

— Хорошо, — сказал Ашот Каренович, принимая тяжелые ботинки. — Ты бы, Вовка, завтра ко мне заглянул, я бы тебе что-нибудь из обуви подобрал. А то хочешь, новые соображу.