Максим Хорсун: Крепость отчаянья

Я боюсь уснуть. Боюсь, что мой сон снова превратится в вечность…

Наверное, все-таки это был вирус. Кто теперь разберется? Внутриклеточный паразит, обладающий чудовищными мутагенными свойствами. Конечно же, инопланетная штука. «Подарочек» от наших гостей.

Вирус одинаково успешно внедрился в организмы животных и растений, в человеческие клетки. Меня начинает мутить, когда я начинаю думать о том, что эта дрянь сидит и во мне. Жрет изнутри. Но нет, это не рак. Назначение вируса — не убивать. Гости не ставили перед собой цели стерилизовать планету. Они просто решили изменить ее биосферу. Сделать из Земли копию своей родной планеты. С такими же гнилостно-фиолетовыми лесами, не признающими фотосинтеза, с питающимися солнечной радиацией огромными перекати-поле из пульсирующих амеб, с такими же… Впрочем… Конечно, все это заняло тысячи лет направленных мутаций. У гостей было время ждать, и они ждали. До тех пор, пока Земля окончательно не подготовилась к встрече своих новых хозяев. До этих дней.

Люди… Сначала люди умирали от неизвестных болезней (микробы изменились тоже), затем — от вызванных вирусом несовместимых с жизнью мутаций. Позднее, погрязая в варварстве, люди умирали от отчаяния, голода и войн. Войн друг с другом и с племенами мутантов, которые становились все более многочисленными и приспособленными к изменившемуся миру.

Но вымерли не все. Странное человеческое свойство — выживать. Чтобы потом проклясть себя, завопить: «Почему я не умер тогда!». Нескольким горсткам оставшихся в живых даже удалось объединиться. На троны сели новые короли. Из руин городов к небу поднялись бастионы исполинских крепостей. За их стены ушли последние люди, чтобы укрыться от всего мира, ставшего чужим, уже без надежды вернуть его когда-нибудь себе вновь.

Эту историю рассказал мне Корво, владыка твердыни Шамураман, что гранитным пиком возвышалась над всей Каирской долиной.

Она началась больше тридцати лет назад. Тогда Корво был наследником трона, пятилетним мальчишкой, который не расставался с деревянным мечем, но прятался среди нянек, чуть заслышав вой блуждающих под стенами крепости нелюдей.

Он, одетый в разноцветную шерстяную жилетку и серые широкие брючки, играл, сидя на холодном каменном полу в секретном зале. Обычно сюда входил только отец Корво — король Гриф, дядя Айну да несколько, как говорили тогда наследнику, лучших воинов крепости. И, конечно, старый Хро, — он, кажется, вообще жил здесь, среди своих разноцветных проводов, колб, таких непонятных, но этим и манящих приборов со множеством светящихся огоньков и круглых окошек с бегающими стрелками.

Но сегодня что-то случилось, и в секретный зал вошли все, кто пожелал. Даже женщины в своих глухих темных платьях, — и те толпились возле оставленных открытыми дверей и тихо переговаривались друг с другом.

Лысый седобородый Хро сидел, сгорбившись, у верстака и нервно клацал ручками какого-то приспособления. Со стариком творилось что-то странное. Хро то громко молился богам человеческим, то приглушенно рыдал, то уже в который раз начинал выкрикивать непонятное: «Алькатрас, отзовись же! Алькатрас, Шамураман взывает!». Вероятно, старик шаманил.

За спиной Хро прямо и неподвижно стоял король Гриф. Рядом переминались с ноги на ногу «лучшие воины». Корво не помнил ни лиц, ни имен этих людей. В память врезались лишь их темные, страшные, нависающие над ним, ребенком, фигуры.

— Ты чего на полу расселся? — К Корво наклонилось бородатое лицо дяди Айну, родного брата отца. — Брысь к нянькам играться!

Корво сжался в комочек, как маленький ежонок. Он очень боялся бородатого дядю.

— Отставить! — пророкотал басом король. — Сын, ко мне!

Корво резво вскочил на ноги. Жмурясь от разом нахлынувшего счастья, бросился к отцу и прижался головой к его бедру. Король взъерошил крепкой ладонью русые волосы сына.

Конечно же, в эти мгновения, обнимая отца, Корво думал о том, что тот — самый могучий и сильный король в мире. Как легко он защитил своего сынишку от бородатого дяди! И никто не посмел ему возразить!

Став юношей, Корво осознал эту сцену по-иному. Наверняка король Гриф тогда был напуган, хотя внешне он никак не проявил своего страха. Как-никак — вождь, владыка. Только этот жест — не проявление нежности к сыну, а скорее инстинктивное желание защитить детеныша, в момент опасности приблизить его к себе, а когда придет время — прикрыть своим телом.