Журнал «Если» - «Если», 2009 № 06

Теперь она изменилась снова — в коричневый вельвет. Затем — в черную джинсовую ткань, затем — в шесть или семь других тканей, которые я не смог распознать, но Сара называла их одну за другой. Грег и Риджфилд по очереди предлагали цвета, и Сара заставляла ткань менять молекулярную структуру и принимать соответствующий цвет. Я велел Саре заставить ткань превратиться в клетчатую шотландку, но Риджфилд приказал мне не умничать. Он не видел того, что видел я: лицо Сары приобрело выражение абсолютно ей не свойственное. Казалось, она загипнотизирована тканью или околдована ее способностью менять цвет и структуру. Чтобы разрушить чары, я громко хлопнул в ладоши, а когда Сара наконец посмотрела на меня, бросил ей вызов:

— У тебя прекрасно получается управлять структурой и цветом наноткани. А как насчет формы? Я хочу, чтобы это вещество могло копировать форму любой детали одежды, причем с точностью до микрона.

Сара посмотрела на ткань у себя на руке и сосредоточенно нахмурилась.

— Раздвинься, — приказала она мерцающей ткани. — Раздвинься и сделай мне край рукава.

— Не произноси команду, — подсказал я. — Ткань не реагирует на голосовые команды. Тебе надо сформировать мысленный образ…

Наверное, она меня услышала, потому что теперь наноткань изменилась. Ее края все еще мерцали, как нестабильные… и тут ближайший к ее запястью край внезапно приподнялся, перегнулся и принял некое подобие манжеты. Она перемещалась вдоль руки вверх и вниз, удлиняясь и укорачиваясь по воле Сары. Я знал, что наноткань сохраняет постоянный объем в трехмерном пространстве. Сжимая или удлиняя свою молекулярную структуру, ткань распределяла этот постоянный объем по изменяющейся площади, меняя толщину и длину согласно воле Сары, становясь тонкой или толстой, длинной или короткой. Вот манжета рукава стала складчатым обшлагом из другой ткани, гармонирующей с первой. Мне пришлось восхититься присущим Саре чувством стиля.

— А вы не можете заставить ее сделать что-нибудь еще? — нетерпеливо спросил Риджфилд.

— На руке у меня ее совсем немного, — ответила Сара. — Но если я капну еще…

Что-то в ее голосе включило у меня в голове сигнал тревоги. Сара протянула руку к баку, собираясь добавить еще одну порцию меняющего облик вещества к тому, что уже находилось у нее на руке. И когда она наклонилась к баку, я был готов поклясться, что ткань на ее руке замерцала быстрее. Как-то нетерпеливее…

Я встал и выключил питание АЦП. Тот в последний раз протестующе щелкнул и смолк. Полоска ткани на руке Сары мгновенно превратилась в лужицу слизи. Сара удивленно ахнула и схватила рулон бумажных полотенец.

— Представление окончено, — заявил я. — Прошу всех выйти, чтобы я смог написать лабораторные отчеты. Вы тоже, Риджфилд.

— Я хочу получить копию этого отчета, Левински, — сказал Риджфилд, чьи административные функции, относящиеся к моему отделу, равнялись нулю.

— Прекрасно, — ответил я. — Я пошлю вам отчет, если вы сумеете найти кого-нибудь, кто вам его прочтет.

Риджфилд что-то пробормотал и убрался, выставив челюсть. К сожалению, Сара решила уйти с ним. Я заметил, как она улыбнулась Риджфилду, когда тот спросил, все ли у нее в порядке. Я еще помнил времена, когда Сара так улыбалась мне.

Риджфилд подрывал мой авторитет, и Сара ему в этом помогала. У меня появилось искушение саботировать весь этот проклятый проект, чтобы никто не смог его у меня отнять. Нет. Такого я себе позволить не могу. У меня нет приятной внешности Барта Риджфилда или его денег и связей. У меня есть только работа. Если мои эксперименты с нанотканью всплывут кверху брюхом, Риджфилд и тогда останется богатым красавцем, а я — неудачником. Но если я продолжу исследования, то могу открыть нечто такое, что может спасти мир или хотя бы стереть ухмылочку с физиономии миллионера. Или заставить меня забыть, как Сара ему улыбалась.

И я взялся задело…

Все перепуталось и стало происходить одновременно. Я работал без передышки, и напряжение стало сказываться. Вот и теперь мои внутренние часы утверждали: сейчас конец дня, часы же показывали десять утра. А в темной просмотровой комнате мне и вовсе казалось, что наступила полночь.

Мы с Сарой были наедине… но, судя по тому, что мне удалось разглядеть на ее лице в темноте, я мог сейчас находиться где угодно. Разум Сары слился с изображением на экране, позабыв обо мне и всей электронике. На голове у нее красовалась тиара, и два тончайших оптических кабеля нежно касались надбровных дуг. Мы сидели в креслах, а в кресле между нами, наподобие кибернетического чапероне, пристроился АЦП, тихонько пощелкивающий и стрекочущий, принимающий энцефалограммы и ЭОГ-сигналы Сары пять тысяч раз в секунду. Единственным другим звуком было дыхание Сары — глубокое, ровное и ритмичное. Ее глаза и разум были устремлены на проекционный экран, а все прочее для нее не существовало.