Кейдж БЕЙКЕР Array - Журнал «Если» 2008 № 02

Это ей так сказали: все будет в порядке, а мне потом, после операции, объяснили, что травма оказалась все-таки слишком тяжелой, чтобы гарантировать полное выздоровление. Жить Черепанов, конечно, будет, но сможет ли работать? Как вы сказали – астрофизик? Ученый, ему головой думать надо, а тут…

В ту ночь Николай Геннадьевич возвращался домой из института последним автобусом. Тетя Женя ждала его в половине первого, как обычно, но даже и в час ключ в двери так и не повернулся. Мобильником Н.Г. тогда еще не обзавелся, тетя Женя собралась побежать к остановке и обнаружила мужа в подъезде. Николай Геннадьевич лежал ничком, под головой расплывалось черное пятно. Сознание тетя Женя потеряла лишь после того, как доставила мужа на «скорой» в Склиф. Ее-то быстро привели в чувство, а с Николаем Геннадьевичем возились всю ночь, а потом еще два месяца, пока он не стал соображать, на каком свете оказался.

Пропал кейс, в котором Н.Г. тащил домой распечатки расчетов. Кто-то проследовал за ним от остановки, думал, наверное, что в кейсе деньги, в подъезде двинул Николая Геннадьевича по голове…

Преступника, конечно, не нашли. Никаких следов. Никаких свидетелей. Висяк. Н.Г. выкарабкался, и даже на работу вернулся, и даже спорил с коллегами так же азартно, как прежде, но, по словам тети Жени, был уже совсем не тот. Его мучили головные боли, временами он забывал что-то очень существенное, и в экспедицию тетя Женя отпустила мужа, потому что Коновалов клятвенно заверил: прослежу, мол, за каждым шагом. Единственным неотслеженным участком была дорога от дома в аэропорт, но там-то что могло случиться?

Неужели по пути Николаю Геннадьевичу пришла какая-то мысль… Что-то он вдруг забыл или, наоборот, о чем-то вспомнил? Господи. Питер, надо же…

– Где он? – спросила тетя Женя. – Куда ехать?

В Санкт-Петербург мы выехали утренним поездом. На ночные билетов не было, не помогли ни мои «корочки» («Охранная фирма, и что?»), ни полста баксов, сунутых в паспорт. Телефон по-прежнему отвечал, что абонент недоступен. В компании мобильной связи мне объяснили: аппарат отключен, сигналов не посылает, так что определить местоположение абонента возможным не представляется. На фирме я обрисовал ситуацию, и меня отпустили без разговоров, а Лиза… В общем, она тоже все поняла.

Днем, после разговора со Стасом, я сам сбегал в отделение, и у меня заявление все же приняли, даже пообещали связаться с питерскими коллегами, но я вполне представлял, как это будет происходить и чем закончится. Надежнее было отправиться в Питер самому, о чем я сказал тете Жене. Она сразу принялась собираться, я и отговаривать не стал – бесполезно. Не объяснишь же ей, что в поисках она будет только обузой.

Мы стояли с тетей Женей в коридоре у окна, и я расспрашивал ее о том, какие мысли могли появиться в голове Николая Геннадьевича.

О своем Коленьке тетя Женя могла говорить часами. Я слушал молча и среди слов пытался обнаружить какие-нибудь намеки, что помогло бы понять поступок Николая Геннадьевича. У меня не было теперь сомнений в том, что ничего страшного с ним не случилось. Никто его, естественно, не похитил, он сам все спланировал, сам решил и сам сделал. Я в этом удостоверился еще дома – задал тете Жене прямой вопрос и получил прямой ответ.

«Тетя Женя, – спросил я, – почему все-таки никто из членов экспедиции не заехал за Николаем Геннадьевичем? Ведь они знали, что он, мягко говоря, не в лучшей форме».

«Господи, Юра, Коновалов настаивал на этом! – воскликнула тетя Женя. – В аэропорт с утра поехал институтский микроавтобус с оборудованием. Миша уговаривал Колю поехать с ними: заедем, мол, и все будет в порядке. А Коля уперся. Поеду на такси – и все. «Что я вам, старик немощный? А рюкзак вообще легкий». Они ему одно – он другое. Я бы обязательно с ним поехала, но семинар…»

«Николай Геннадьевич знал, конечно, о семинаре».

«Он мой доклад и в план поставил».

«Значит…»

Я не стал продолжать, тетя Женя прекрасно ухватила мысль:

«Ты хочешь сказать, что Коля это заранее спланировал?»

Получалось, что так, но я не стал продолжать разговор, который мог вывести нас неизвестно в какие прерии и пампасы. Я и по дороге в Питер старался не задавать вопросов, которые могли быть тете Жене неприятны, но слушал ее очень внимательно.

– …А в позапрошлом году, – говорила тетя Женя, провожая взглядом проплывавшие мимо окна деревья, – как его назначили редактором журнала, он вообще перестал телевизор смотреть. Раньше хоть новости, а теперь говорил: «Надо еще три статьи прочитать, в статьях мысли есть иногда, а в этом ящике мыслей давно не наблюдается». А мне хотелось, ну, ты понимаешь, невозможно жить, когда только наука и ничего, кроме науки. Мы раньше с Колей часто в кино ходили. Все премьеры смотрели, особенно любили кинотеатр «Мир». Помню, мы там «Конец Вечности» смотрели по Азимову, наш фильм, не американский. Мне не понравилось, а Коля так радовался! К нам гость приезжал из Баку, мы вместе ходили. Коля потом Мураду объяснял, что в фильме очень важная вещь сказана – про минимальное воздействие. Переставил предмет с полки на полку, и история пошла по другому пути. Мурад спорил: мол, минимальное воздействие потому и минимально, что после него все быстро возвращается на круги своя. История – штука очень инерционная, как авианосец. У Азимова тоже об этом сказано, но Коля романа не читал. Когда Мурад уехал, Коля еще долго про минимальное воздействие вспоминал. Он тогда работал над моделями поздних стадий расширения, ну, как тебе объяснить… Космологи набросились на ранние стадии, первые минуты после Большого взрыва, теория инфляции… Линде тогда еще молодой был, но с Андреем Коля никогда не спорил. Ранние стадии Колю не интересовали: там, мол, слишком много предположений. Он занимался поздними временами, а тут важно знать, какая у Вселенной средняя плотность. Если больше предела, то тяготение в конце концов остановит расширение, и мир начнет сжиматься, а если плотность меньше предела, то расширение получится бесконечным, и материя рассеется… через сто миллиардов лет.