Михал Карел: Домовой мостильщика Гоуски

Таким образом, все оказалось не так просто. Интерес к Домовому поэтому внезапно исчез, и на стороне прогресса остался только один инженер. Ему в Домовом понравилось то, что на других предприятиях Домового не было, и он бросился в наступление, утверждая, что без Домового не сможет обеспечить выполнение плана. А поскольку все знали, что это зависит не от инженера, то никто не испугался. На сторону главного инженера неожиданно перешел юрисконсульт.

Юрисконсульту, как известно, цыпленок был ни к чему, но он всегда быстро соображал. Поэтому он и выступил с предложением считать Домового средством механизации, тогда предприятие выкупит его у Гоуски и передаст отделу механизации. Это всем понравилось, и предложение было принято с одной поправкой: дескать, для этой машины, то есть Домового, будут определены специальные нормы.

Против этого восстал начальник отдела механизации, но ему разъяснили, что в его ведение передают лишь одного Домового. Начальник на всякий случай заметил, что "это", безусловно, чушь и что "это" опять будет неисправно.

Ему разъяснили еще раз, что такое Домовой, а его отговорка, что у него не зоопарк, была единогласно отвергнута, на чем и закончилось собрание.

Выкуп Домового поручили юрисконсульту, и он пригласил к себе мостильщика Гоуску. Гоуска пришел в канцелярию без Домового. Тот все еще работал. Утверждение, что Домовой - это строительная машина, Гоуска опроверг и в качестве доказательства привел тот факт, что Домовой жрет и, следовательно, это живое существо.

Юрисконсульт моментально сбил Гоуску с толку.

- Вы такие вещи лучше не говорите, - советовал он Гоуске. - Тем самым вы признаете, что эксплуатируете чужой труд. Это вряд ли принесет вам пользу.

Гоуска сообразил, что это не принесет ему пользы. Вопрос цены на Домового так и не был решен. Уничтоженный Гоуска выговорил себе разрешение подумать.

Вернувшись домой, он застал Домового в плохом настроении. Пересчитав еще раз дневную выручку, тот выяснил, что до предполагаемых четырехсот крон не хватает восьми крон двадцати геллеров. Виноватым он считал Гоуску и здорово его отругал за то, что тот во время работы где-то шляется.

Гоуска объяснил положение вещей. Домовой наотрез отказался работать на предприятие, поскольку оно его не высиживало, а на робкий вопрос Гоуски - не хотел ли бы он работать помедленнее, потому что такие темпы приведут всех к несчастью, - сердито начал летать по комнате.

Мостильщик Гоуска не сомкнул глаз всю ночь. Утром он пошел в поликлинику и так как был утомлен работой и бессонницей, то получил бюллетень на два дня. Домовой, просмотрев листок нетрудоспособности, сокрушался о неожиданных финансовых потерях до тех пор, пока Гоуска под тем предлогом, что ему нужно купить лекарство, не ушел из дому.

Вернулся он примерно через час и принес под мышкой большого полосатого кота. Домовой между тем вымыл пол и был весь покрыт паутиной, потому что своими собственными перьями обметал потолок. Коту он не обрадовался, но позволил себя успокоить уговорами, что все будет хорошо. После этого на кота он вовсе не обращал внимания, только сожрал у него всю еду.

Кот не оправдал надежд Гоуски. Он залез под кровать, а после с голоду и страху перед Домовым удрал в окно - Домовой проветривал комнату.

Ночью Гоуску мучила горячка и тяжелые сны. К утру он наконец заснул спокойно, но сон его был недолгим. Домовой стянул с него перину и заворчал:

- Вставай, принеси корыто и поставь воду, я буду стирать.

- Который час? - с трудом придя в себя, спросил Гоуска.

- Шесть, - ответил Домовой, - уже утро. Кто рано встает, тому бог подает, - назидательно произнес он и с отвратительной проворностью заскакал по комнате.

Мостильщик Гоуска приподнялся на локте.

- У меня идея, - сказал он тихо. - Я придумал, как нам больше заработать. Подойди поближе, чтобы никто не услушал, а то испортят нам всю музыку.

Домовой вскочил на край постели, вытянул шею и наклонил голову к Гоуске. Тот вытащил руку из-под перины и сдавил длинную, худую шею Домового. Он чувствовал, как шея крутится у него в руке. Домовой бил клювом, хрипел, метался и порвал когтями наволочку. Потом его движения стали слабеть, глаза затянулись пеленой и голова поникла.

Гоуска еще минуту сдавливал его шею, потом отпустил. Домовой со стуком свалился на пол. Гоуска повернулся к стене, немного поворочался и заснул сном праведника.

Проснулся он поздно, в середине дня. Оделся, завернул тело Домового в газету и направился к закусочной "У короля Пршемысла". Там положил Домового на прилавок. Буфетчик осмотрел цыпленка и, сбросив вниз, сказал: