Георгий Гуревич: Подёнки

— Пусть придут послезавтра, пусть придут через три дня. Вы будете в новых платьях, небывало нарядные. Мальчики ваши попадают от восторга.

— Три дня? Как можно? Мальчики бухают, завтра придут с утра. Нельзя откладывать; дни бегут, молодость уходит.

Женихи явились на следующий день, неловкие и насупленные, но страховито разрисованные желтой и красной охрой или синей глиной. Огня они не знали и золы для черной краски не было. На груди у них висели бусы из крысиных зубов — свидетельство меткости и доблести. Женихи поскакали вокруг невест, рыча и потрясая копьями, потом невесты скакали, размахивая цветочными гирляндами... И был я забыт со всеми радужными перспективами бессмертия. Пришло более важное дело: пора любви, пора выбора пар, две недели безумных страстей.

На мой взгляд, для безумия не было никаких оснований. Женихов и невест было равное количество, без пары не должен был остаться никто. Да и выбирать, по-моему, было не из чего. Все парни выглядели одинаково: круглоголовые, насупленные, сбычившиеся, с шеей, ушедшей в плечи; все девочки одинаково остроносые и задорно-колючие, но я их уже описывал. Сам я различал их не без труда, главным образом по цветам в венках. Одна предпочитала мелкие голубенькие, похожие на наши наивные незабудки, другая — крупные белые — в роде цветов магнолии, третья — ярко-оранжевые, напоминающие настурции, четвертая — сиреневые как... сирень. Так я и называл девочек мысленно: Незабудка, Магнолия, Настурция (Настя), Сирень. Цветы разные, но девушки-то одинаковые. Однако проблема выбора подруги добрые две недели занимали мысли тех и других. Парни на что-то намекали, никак не могли объясниться или же объяснялись чересчур откровенно, подозревали и ревновали, скрипели зубами и приходили в отчаяние, затевали спортивные поединки, ритуальные и вполне серьезные, с членовредительством. Девушки ломались, тянули, соглашались и передумывали, интриговали, клеветали и сплетничали, отбивали женихов друг у друга. И все — счастливые и обиженные Ромашки и Гортензии, Розы и Мимозы, Астры и Хризантемы, Фиалки и Кувшинки прибегали советоваться со мной (нашли с кем советоваться!) или пожаловаться на разлучниц и изменников, или обсудить странное поведение нерешительных, чересчур решительных, колеблющихся, противоречивых...

— А любовь-то? Ты любишь его по-настоящему? — спрашивал я.

— Ах, я так мало знаю его. Ах, он ведет себя так непонятно. Иногда я думаю так, иногда совсем наоборот.

— Ну, так подожди, проверь себя...

— Ждать и ждать! Сколько же ждать! Дни бегут... Я еще хотела спросить...

Но тут Он показывался на горизонте, надо было срочно бежать, чтобы попасться ему на глаза лишний раз. Заметит ли, подойдет ли, как себя поведет, что скажет?

Какие тут разговоры о зиме, зимней спячке, домах, очагах? «Он посмотрел, Он не посмотрел, Она отвернулась, Она вздернула носик». И на все один ответ:

— Дни бегут, молодость уходит!

К середине июня пары распределились, страсти угомонились, пришло время думать о будущих детях. Тогда я опять приступил со своими проектами. Планета приближалась к своему перигею, становилось все жарче, растительность начала подсыхать, все труднее стало находить сочные корешки, не только деликатесные глянцевито-сиреневые. Там где прежде девочки выкапывали целые охапки, теперь могучие мужья находили три-четыре штуки, и те относили голодным возлюбленным.

Я и предложил самое насущное: устроить всеобщую уборку урожая, корешки высушить и сложить в погреба на зиму... часть же высадить во влажный ил у реки. В пойме еще сохранилась влажность.

Короче, решил я обучить земледелию беспечный народ. И земледелию и запасливости. Ведь без основательных закромов не смогли бы они пережить четырехлетнюю зиму.

Замужние Розы и Мимозы охотно откликнулись на мой призыв («Прекрасно, прелестно, так предусмотрительно, гениально!»)

Правда, сами они не взялись за лопаты, но мужей послали, не принимая никаких отговорок. Те оказались способными землекопами, выкопали достаточно вместительный погреб за каких-нибудь два дня. Кстати, их очень удивила мерзлота, встреченная на глубине. Я так и не убедил их, что не я сотворил лед летом с помощью волшебства. Не поверили, что холод остался от зимы. «Зима же так давно была», — твердили они. Итак, за два дня был выкопан вместительный погреб, еще за три дня мы заполнили его вязанками корней. Затем я отправился к реке выискивать места, пригодные для упрощенного земледелия без пахоты, такого как во влажных тропиках: ткнул палкой в ил, сунул в дырку зерно, прорастет...