Герберт Циргибель - Иной мир

Двадцать девятое марта

Чем больше я занимаюсь историей развития человечества, тем больше я склоняюсь к тому, что даже от религии или — лучше — от религиозности нельзя добиться позитивной стороны развития в течении нашего развития. По крайней мере она кажется мне справедливой до определенного уровня развития. Сейчас, когда наша родная планета является нам звездой среди звезд, я вижу все гораздо яснее. Путь, который прошел человек, невероятен; темнота в начале вокруг него и в нем самом. Прошли тысячелетия, пока мозг запомнил первый скудный опыт. Его хватило для того, чтобы понять простейшие законы природы, но они остались феноменами. Разве не естественно, что он в поисках защиты глядит на более существ с более высоким уровнем развития? Во время чтения древних религиозных писаний мне пришло в голову, что практически все основатели религий и пророки связывали символ своей веры с законами морали и этическими жизненными устоями. Боги как помощники и судьи всей жизни человека. В наши дни этот процесс кажется мне первым нерешительным шагом из царства зверей. Но как же все застыло в догму и действует сковывающе, когда все не приспосабливается к развитию и не подчиняется новым познаниям, отсюда следует, что и религия наших дней должна потерять правомерность своего существования. Ее победили и преодолели микроскоп и телескоп, ядерный реактор и космический корабль. Какой огромный шаг от первого смутного представления до осознания: жизнь — общее свойство материи, всего человеческого духа и всего лишь продукт этой материи.

В то время, как я пишу эти строки, я вдруг чувствую себя связанным с моей звездой, словно я никогда не покидал ее. Мы живем, мы дышим и думаем. Сколько это, сколько! Земля…

Третье апреля

Чи что-то рассчитал. В эти месяцы он страшно похудел. Его большая голова качается на плечах, и порой я думаю, что он состоит только из одного духа. Чи пригласил нас в сад.

— Пожалуйста, послушайте меня минутку, — серьезным голосом сказал он, — я должен сказать вам нечто очень важное.

— Слово сказочнику, — съязвил Гиула, — как часто ты уже говорил нам нечто важное! Что бы ты ни сказал, Чи, я не верю ни единому твоему слову. И я не хочу даже слушать. Мы мертвы, мы окочурились. Скоро мы увидим Венеру, большую, какой была Луна с Земли.

Чи не позволил сбить себя со спокойного настроя.

— Для нас есть надежда. Я двадцать раз проверил расчеты, ошибка почти исключена. Через четыре с половиной месяца мы будем иметь угол наклона к земной орбите, который позволит нам запустить наш информационный зонд. У нас на борту есть магнитофон на батареях. Итак, каждый наговорит на пленку сообщение для своих родных. Кроме того, в каждом зонде будет содержаться расчет характера изменения нашей орбиты. Стюарт, я знаю, что ты делаешь для себя записи. И потому, что мы не продолжали вести наш бортовой журнал, мы должны также доверить зонду твои заметки. Если мы соберемся, у нас будет причина на то, чтобы надеяться на спасение.

— Четыре с половиной месяца! — воскликнул Гиула. — Почему бы тебе не сказать сразу три миллиона лет?

— Сколько зонд пробудет в пути, Чи? — спросила Соня.

— Не дольше, чем тридцать-сорок дней — затем он будет рядом с Землей. В таком случае наша высокая скорость придется нам очень кстати.

— Срок все увеличивается, — простонал Гиула, — сорок дней и четыре с половиной месяца — это уже полгода.

— Хотя бы маленькая надежда, — сказал я.

Паганини, который не был приглашен на эту беседу, залез внутрь.

— Я маленькая птичка, — напевал он, — я полечу от звезды к звезде… [20] Рабиндранат Тагор учил пению как естественной форме самовыражения, как это происходит, например, у птиц.

— С меня хватит, — сказал Гиула. — Даже если зонд когда-нибудь прибудет — они никогда не найдут эту штуку. Я плюю на все надежды. Почему так жарко в этой клетке?

Он не дожидался ответа, а сразу вылез отсюда. Действительно, стало жарко. Шитомир безучастно таращился в иллюминатор. Я сказал: «Чи, ты серьезно возлагаешь надежды на эти зонды?»

— Да, Стюарт. Мы уже однажды говорили об этом.

Он тоже выплыл наружу.

— Что нам другого еще остается, Роджер, кроме как надеяться, — сказала Соня.

— Ты права, — ответил я — сейчас я хочу с тобой поболтать, хочешь?

Она кивнула. Мы отправились к ней в лазарет.

Мы забыли спросить у Чи самое главное. Когда он позднее еще раз наглядно изложил мне свою идею, я спросил, во сколько месяцев он оценивал свою надежду. Он тоже думал об этом и ответил: «Полгода до обнаружения зонда, год до того момента, когда кто-нибудь долетит до нас».