Николай Дашкиев - Торжество жизни

Может быть, это был сон, а может, так говорил отец, но в то печальное утро, когда вдруг умолк приемник, Степан искал поддержки, лишь теперь поняв до конца, чем был для него голос Родины.

Степан слышал мерное всхрапывание профессора Брауна, слышал, как медленно — капля за каплей — вытекала вода из слабо завинченного крана водопровода — все было как будто прежним, и в то же время изменилось. Мысли стали четкими и определенными.

Нет, не об антивирусе сейчас нужно думать, а о том, чтобы уничтожить вирус «Д»! Уничтожить, забрать с собой профессора Брауна и уйти навстречу Красной Армии.

Степан огляделся вокруг, не спеша вынул ключ из кармана одежды профессора, аккуратно сложил ее, прислушался к дыханию спящего, осторожно отпер дверь и вышел в коридор.

Это было 24 декабря 1944 года.

В главном коридоре огни были притушены, и от этого он казался еще более низким и мрачным. Степан долго выглядывал из-за угла — нигде никого не было видно. Он бесшумно перебежал расстояние до второго перекрестка и свернул в него. Ничего интересного не было и в этом тоннеле. Степан увидел лишь пять дверей да решетку вентилятора-калорифера, откуда мягкой непрерывной струей лился теплый воздух.

Степан верил, что выход из подземного города должен быть: город снабжается воздухом и водой, где-то пролегает канал для антенны радиоприемника; наконец, фашисты, безусловно, приготовили себе на всякий случай запасные выходы.

Одна мысль пугала Степана: а что если эти выходы начинаются не в коридоре, а во внутренних помещениях, куда невозможно проникнуть? И все же, он решил сделать все возможное: исследовать подземный город, запомнить его. Задача облегчалась тем, что в последнее время, как сообщил профессор Браун, значительно уменьшилось количество охранников в главном коридоре. У фашистов уже не хватало солдат.

За одной дверью Степану почудился тихий разговор, а встреча с кем бы то ни было вовсе не входила в его расчеты. Не успев оглядеться как следует, он перебежал коридор наискось и юркнул в темный тоннель, но споткнулся и упал. Падая, он заметил скамью, на которой кто-то сидел.

— Стой! Кто? Назад! — испуганно заорал какой-то человек, вскакивая на ноги.

— Простите, господин солдат… Гутен нахт… то есть гутен морген…

Эсэсовец раздраженно смотрел на подростка: какой-то лаборант, — а Степан в своем белом халате и шапочке ничем не отличался от множества служителей лабораторий, — застал его спящим!

— Что у тебя — глаза на затылке, что ли? Куда тебя несет дьявол в такую рань? — сердито говорил часовой.

Излив свое негодование, эсэсовец вновь уселся на скамью и, зевая во весь рот, начал набивать табаком коротенькую трубку. Чиркнув зажигалкой и осветив лицо Степана, он ворчливо пробормотал:

— Ну, садись, что ли… Скучно одному.

У Степана отлегло от сердца.

Разговорились. Часовой назвался ефрейтором Карлом и сразу же начал ругать фельдфебеля, который постоянно назначает его на ночные дежурства. Степан поддакивал, стараясь меньше говорить по-немецки, чтобы не выдать себя. Но, исчерпав характеристику ротного фельдфебеля, Карл начал расспрашивать Степана обо всем, что приходило в голову, лишь бы поболтать. Степан отвечал, тщательно подбирая выражения, стараясь чисто и правильно произносить слова, но видел, что ефрейтор все более настораживается. И тогда, предупреждая вопрос, Степан выдумал себе биографию.

Предварительно выяснив, что Карл никогда не был в Швейцарии. Степан назвался племянником профессора Брауна, швейцарца по рождению, — благо старик, по временам впадая в сентиментальность, по несколько часов кряду мог восторгаться Женевой и ее окрестностями.

Карл успокоился, слушая о прелестях швейцарского пейзажа с тупым безразличием, но вдруг оживился:

— А спирт в лаборатории твоего дядюшки есть?

Степан пренебрежительно махнул рукой:

— Конечно, есть! У нас его целые бутыли стоят. Пробирки моем спиртом.

Разговор начал интересовать ефрейтора в гораздо большей степени:

— Ну, а как там у вас в Швейцарии? Богатый край, говорят, — не то, что у нас! Хитрые — никогда не воюют!.. А отец, говоришь умер? А кто он был? Тоже профессор? А-а… — протянул ефрейтор с уважением, словно ему и в самом деле было приятно, что мальчишка из такой почтенной семьи.

Эсэсовец встал, поскрипывая протезом, прошелся до перекрестка, выглянул в коридор и, возвратившись к Степану, прошептал:

— Проклятое место! Как могут здесь жить люди? То ли дело охранять завод! Просторно, вольготно, а здесь крысоловка какая-то! Такая тоска, такая скука — издохнуть можно… Хотя бы шнапс давали: пропустил бы рюмочку — веселее стало бы на душе!