Мартин Кэйдин - В плену орбиты

Но сам он больше не летал. Его друг с дребезжащим старым самолетом куда-то переехал, и Пруэтту остались только запахи, ревущие моторы да ветер, швыряющий пыль в лицо. Он просто стоял у ангаров и смотрел. Однажды какой-то летчик выкатывал из ангара блестящий новенький "Ласком". Ему требовалась помощь, а поблизости никого не было. Заметив Пруэтта, летчик подозвал его:

- Эй, мальчик! А ну-ка помоги! Живо!

Пруэтт рванулся к маленькому двухместному самолету с такой поспешностью, что даже споткнулся. Он обежал правое крыло и, схватившись за стойку, стал толкать. Красивая машина легко катилась по траве.

- Спасибо, - сказал летчик и пошел в диспетчерскую.

Когда он вернулся, Пруэтт стоял на ящике у носа машины и полировал его своим носовым платком. Он уже вытер стекло фонаря кабины и трудился над боковыми стеклами. Некоторое время летчик молча наблюдал.

- Хочешь прокатиться, сынок? - спросил он. Широкая улыбка Пруэтта сказала ему все. - Ладно, тогда залезай.

Мальчик глубоко вздохнул, чтобы впитать в себя запах "Ласкома". Это был новый самолет, чистенький и сверкающий. Два сиденья бок о бок, приборная доска поразили Пруэтта своим великолепием, и он очень осторожно погладил пальцами ручку управления, которая была у его кресла.

Двадцать минут спустя они уже поднялись на тысячу восемьсот метров и лениво плыли над белыми клубочками облаков. Пруэтт молчал и не спускал глаз с пилота, стараясь не пропустить ни одного его движения. Он не поверил своим ушам, когда летчик повернулся к нему и сказал:

- Хочешь попробовать управлять сам?

- Еще бы!

Летчик рассмеялся.

- Ладно. Но помни: самолет очень чуткий и слушается малейшего движения ручки.

Когда мальчик сомкнул пальцы вокруг ручки, они слегка дрожали. Летчик улыбнулся ему и поднял руки вверх, показывая, что передает управление самолетом. Пруэтт с трудом сглотнул ком в горле - страшно было поверить, что он по-настоящему, сам ведет самолет.

Впрочем, он пока еще не вел самолет, он его дергал.

А с такими самолетами надо обращаться нежно: скажи шепотом, чего ты хочешь, и серебристая машина покорно выполнит твое желание. Через десять минут летчик снова взял управление на себя.

Он приземлился в Ист-Хэмптоне, в глубине ЛонгАйленда.

- Я скоро вернусь, - сказал он. - Покарауль самолет, чтобы тут никто не набезобразничал.

Через час летчик вернулся, и они вырулили на конец взлетной полосы.

- Возьмись легонько за ручку и поставь ноги на педали, - приказал летчик.Ну, теперь ты будешь вместе со мной вести самолет и поймешь, в чем тут секрет.

Пруэтт кивнул. "Ласком", слегка подпрыгивая, помчался по полосе. Пруэтт едва ощутил, как ручка чуть подалась к нему, но самолет подчинился и оторвался от земли.

Они были в пятидесяти километрах от Рузвельт-Филда, когда летчик велел Пруэтту проверить, крепко ли затянут привязной ремень.

- Ты когда-нибудь пробовал высший пилотаж, сынок?

- Нет... нет, сэр, никогда.

- Ладно, держись покрепче. И скажешь мне сразу, если тебя станет сильно мутить.

Небо исчезло. Там, где прежде было небо, Пруэтт увидел вертикальную линию и вдруг понял, что это и есть край земли, что горизонт теперь стал дыбом. Но "Ласком" продолжал переворачиваться, как бы катясь по стенке внутри невидимой бочки, и вот уже земля наверху, а небо внизу. Мальчик едва успел перевести дух, как самолет ринулся вниз. А когда нос стал задираться все выше и выше, Пруэтта легонько толкнуло к спинке сиденья и начало прижимать к ней все сильнее и сильнее. Потом горизонт снова исчез, и мотор самолета, перешедшего в пике, взревел. Но вот нос опять стал подниматься выше и выше; мотор натужно ревел, преодолевая нагрузку. Солнце ударило в глаза, и Пруэтт понял, что лежит на спине, а "Ласком" описывает в небе великолепную мертвую петлю.

Было еще много других фигур, и глаза Пруэтта сияли от восторга, когда серебристый самолет прошелестел по траве Рузвельт-Филда.

После этого умопомрачительного полета мальчик уже не знал удержу. Он бредил полетами во сне и наяву и своими длительными отлучками из дому доводил родителей до отчаяния. Он натащил в дом груды книг из библиотеки и зачитывался ими далеко за полночь. Тут были и книги о приключениях и трагедиях, случавшихся с летчиками, и серьезные труды по аэродинамике. Он окунулся в мир полетов, как в веселую игру, и это чувство стало медленно ослабевать лишь после того, как он налетал уже немало часов. Игра постепенно становилась профессией.