Жозеф Рони-старший - Айронкестль

— Вот кто мог бы нас обессилить! — проворчал Гертон.

— Не зевать! — крикнул Гютри.

Ящер был уже в лагере и направился к высмотренному им верблюду, которого он облюбовал по каким-то таинственным причинам. Это была страшная минута, так как и другие ящеры приблизились к лагерю.

— Так как я справа, я целюсь в правый глаз, — оказал Филипп сэру Джорджу.

— Ладно, а я в левый, — флегматично согласился британец.

Раздались два выстрела. Ящер испустил отчаянный рев и закрутился. Третья пуля, попав в верхний глаз, окончательно ослепила его.

Черные удерживали рвущихся животных, и неистовые вопли раненого ящера останавливали хищников от вторжения… На голубом небосводе тихо мерцали в вечном великолепии звезды…

— Страшный зверь — человек! — сделал вывод Гютри.

В продолжение двух дней караван продвигался вперед без помех. Каждое утро Гертон тщательно определял положение каравана и дальнейший путь, руководствуясь компасом. Местность оставалась все столь же плодородной, населенной многочисленными необычайными животными: лиловато-розовыми гиппопотамами, непомерно высокими жирафами, волосатыми ящерами, пауками величиной с птиц, внушающими тревогу насекомыми (некоторые из жесткокрылых достигали величины горлиц), слонами, вооруженными четверными клыками, ползучими рыбами, огненноцветными змеями… Но особенно поражали растения. Встречались все те же голубые и фиолетовые травы, разбросанные островками, а по мере продвижения к юго-западу стала преобладать флора мимоз. Они были непостижимо разнообразны. Одни были величиной с европейскую стыдливую мимозу, другие достигали высоты берез, ясеней, буков, а некоторые были так колоссальны, что превосходили высотой и коренастостью калифорнийские секвойи.

Гертон предупредил своих спутников:

— Нужно соблюдать самую строгую осторожность. Это страшные растения.

Слова эти разожгли в Гютри любопытство. Если бы он был один, он, без сомнения, уступил бы своей привычке пренебрегать опасностью, но руководителю экспедиции он охотно повиновался. Когда задевали мимозу, все равно — исполинскую или низкорослую, листья сжимались, как руки, и издавали, в зависимости от роста ее, звуки, подобные звукам цитры, лиры или арфы.

— Чем же они страшны? — нетерпеливо допытывался Гютри. — Своими иглами?

— Достаточно было бы и игл. Укол их болезнен и производит своего рода помешательство… Обратите внимание, что наш скот избегает малейшего соприкосновения.

— Но что же делать, если их будет так много, что они преградят нам проход?

— По-видимому, они этого не хотят. Всюду они оставляют свободное пространство… Почему?

И он погрузился в рассматривание записок Самуэля Дарнлея.

Небо потемнело. Громадные тучи восстали из бездн.

Атмосфера грозы обволокла караван.

— Будет славная гроза! — заметил сэр Джордж.

В медном и нефритовом освещении закружились вихри.

Стихии неистово разыгрались, и когда необъятная молния прорезала пространство, казалось, что это какая-то неведомая мировая воля, устрашавшая животных и давившая людей. Как будто там, в тучах, внезапно зарождалась жизнь, в мертвой бессознательной материи вспыхивало сознание…

Затем потоком полилась вода, трепетная и плодоносная, прародительница всего, что растет и умирает.

Расставили палатки; плохо укрытый скот топотал ногами и подпрыгивал при порывах ветра и раскатах грома, в которых слышался как бы рев бесчисленного множества львов.

— Ах, как я люблю грозу! — воскликнул Гютри, сладострастно вдыхая влажный воздух. — Она дает мне удесятеренную жизнь.

— Но она, должно быть, несет и много смертей! — заметил сэр Джордж.

— Все несет смерть. Нужно выбирать, мой друг.

— Мы не выбираем. Нас выбирают.

Вокруг лагеря в панике неслись дикие звери. Стадо жирафов промчалось, как молния, на мгновенье мелькнули утесообразные спины слонов, гигантские ящерицы искали расселины, носорог катился, как грозный валун, тяжело топотали вепри, а легкие антилопы бежали подле растерянного льва, не замечая его.

— Сейчас нет ни дичи, ни охотника! — сказал Филипп, стоявший рядом с Мюриэль.

Но гроза уже ослабевала. Грозовую тучу поглотила бездна; дождь лил уже не столь буйным потоком. И, наконец, древнее горнило снова показалось в небе.

— Вот чудовище! — проворчал Гютри.

— Истинный отец жизни! — возразил сэр Джордж.

Драма быстро подходила к концу. Земля пила воду и сохла на глазах.