Хуберт Хорстман - Загадка серебряной луны

Возможно, трибунал сорвет у него с головы шлем. Затем он будет дышать разреженной смесью водорода и инертных газов, легочные альвеолы лопнут. Это быстро пройдет! Возможно его настигла лучевая шаровая лучевая энергия палачей — это пройдет еще быстрее. Или было задумано так, чтобы он медленно задыхался? Ну и что? Когда воздух постепенно становился все более разреженным, когда череп начинал гудеть, а в ушах свистело, пульс усиливался и глаза вылезали из орбит, тогда публика постепенно исчезнет за красной пеленой тумана. Он же будет погружаться в темноту и останется лежать на земле. Укрытый красным светом и теплотой…

Какая глупость! Был ли это страх смерти? Или они нашептывали ему такие банальные фразы? Нуждался ли он в том, чтобы затуманить себе рассудок в последнюю минуту? Каким образом его убьют, ему было все равно. Самое главное, он не растянулся. Далберг окинул неподвижных судей презрительным взглядом. Чего они, собственно, еще ждали, печальные создания!

Но его пыл был недолгим. Вскоре он почувствовал, что он снова впал в странную летаргию. Во всяком случае, часть него. Потому что теперь он как-то раздвоился: Он был самим собой и одновременно Кем-то, кто наблюдал за ним. И этот Кто-то наблюдал за ним, парализованным, приговоренного к смерти, с удивлением и унынием, пытаясь понять, но не понимая, столкнувшись с неразрешимой загадкой. Загадкой был мотив.

Вот, они лежали перед ним: До сих пор он их не замечал, но должно быть они все это время лежали перед ним, потому что тем временем ничто не шевельнулось. Они оба лежали вытянувшись в длину; их светло-коричневые шляпки были морщинистыми, дряблыми, на краях мягкие как студень и словно разъеденные проказой. Пеньки немного вздрагивали, к похожим на рукава, раздувшимся отверстиям приклеились зеленые кристаллы льда, остатки питательной среды, на которых они сидели еще несколько часов назад.

Почему они теперь лежали здесь?

Потому что они в этот момент подошли к нему слишком близко, тут он впервые засомневался в себе, в верности своего жизненного принципа, которому он был обязан всем: своевременным скачком из семейного предприятия, которые было на грани разорения, в университет; быстрому взлету от студента-физика до высокооплачиваемого «специалиста по исследованиям» авиационного концерна, ответственного за добычу секретных данных из исследовательских и проектных организаций крупных конкурирующих концернов; карьере в ЕВРОКОСМОСЕ, победе над тремя дюжинами честолюбивых интриганов в школе астронавтов, наконец, первому место среди пилотов и летчиков-испытателей.

Везде и повсюду он понимал на опыте, что была только одна альтернатива: надрать задницу или подстелиться. И только тот, кто был готов увидеть в каждом визави потенциального противника, только тот, кто писал на своем знамени НЕДОВЕРИЕ и всегда действовал после этого, имел шансы присоединиться к армии скрежетавших зубами подстелившихся.

Недоверие как принцип жизни: Он всегда хорошо прокатывался на нем. До этого раза!

Пеньки дергались, извивались. Шляпки были похожи на медуз, которых шторм вынес на берег. Далбергу казалось, что стоить только прикоснуться к ним, и растворятся, превратившись в бесформенную, кашеобразную массу. Грибоголовые стояли без движения или сидели на корточках в кругу. Очевидно они задумали устроить ему отсрочку казни. Он должен был видеть, как издыхали его юные жертвы.

Конечно, он сожалел об этом. Конечно, он чувствовал себя виноватым. Он не хотел верить Бронстайну, что здесь действовали, должны были действовать, другие мерки, чем на Земле. Формула «надрать задницу или подстилаться!» предполагала конкурирующую партию. И таковой перед посадкой «Пацифики» на спутнике Сатурна никогда не было. Поэтому лисички были сейчас беспомощными. Они не понимали, что произошло. Они понимали его, Далберг нет.

Теперь он знал, откуда шел странный красный свет и почему он находился в таком странном летаргическом состоянии. В своде было как и прежде, темно, хоть глаз выколи. То, что он видел, он видел их органами чувств. Он переживал то же самое, что повторно переживала Анне. ОНИ копались в его голове. Они старались прочесть его мозг, они искали мотив. И чтобы искать спокойно, они привели его в пассивное, летаргической состояние.

Напрасные старания! Во-первых он не был таким чувствительным и так легко поддающимся воздействию, как Анне: его мозг продолжал работать и сводил на нет их усилия. И, во-вторых Анне убедительно объяснила, что по информационному канал, который они используют, в лучшем случае мог привести к обмену мгновенными ощущениями, видениями и тому подобным, но никогда к обмену мыслями, познаниями и воспоминаниями. Но мотив, который они искали, брал корни в прошлом, которое было закрыто в памяти. А в эту область у пожирателей снега не было доступа.