Ольга Онойко - Некромантисса

Лореаса покусывает губу. Она долго собирается с мыслями и выглядит нерешительной, но когда начинает речь, то в голосе её звучит несокрушимая властность. Её слова — приказ.

— Поезжай в дозор, Кодор, — говорит она. — Как можно дальше отсюда. Ты всё ещё Королевский Лесничий. Возвращайся через год и один день. Поверь мне. Тебе не нужно этого видеть.

Имя её под запретом.

У неё нет имени.

Она была принесена в жертву и обречена на смерть. Она заперта в склепе собственного тела, не мертвая и не живая. Её разум спит, она не испытывает желаний, лишена дара речи и не имеет собственной воли. Ныне она всего лишь прах земной, и лишь этим именем её дозволено называть.

Так будет год и один день.

О том, что случится на следующий день по истечении этого срока, некромантиссы предпочитают молчать. Им предстоит испытание, по сравнению с которым всё, что они изведали до сих пор — детские забавы и подколдовки. И это испытание невозможно даже вообразить.

Потому кажется: хуже, чем сейчас, быть не может.

Дом стал тёмен и мрачен. Чему удивляться: он превратился в гроб. В нём обитает мёртвое тело, сохраняемое колдовством. Мыши, черви и насекомые вьются вокруг него. Они зорко следят, не началось ли разложение, и обо всём рассказывают Лореасе.

С тех пор, как уехал Кодор, никто не навещает его семью. Люди предпочитают обходить их дом стороной. Некромантиссы довольны этим. Они и сами не показываются на свет. Лореана предполагает, что горожане теперь откровенно ненавидят их и рассказывают о них жуткие небылицы. Это не имеет значения, пока они не явились сюда с дрекольем и факелами. А они не явятся: для этого у них достаточно здравомыслия.

«Когда прах земной вернётся к нам, — говорит Лореаса, — и приедет Кодор, жизнь станет прежней. Люди забывчивы». Слыша это, Лореана с надеждой кивает, а Лореада мрачно усмехается, отводя глаза.

Как-то она признаётся: с каждым днём в ней крепнет уверенность, что мудрее всех была Мелинда, дочь Мериалы, дочери Мелузины, переселившаяся поглубже в Лес. Чем дальше от людей, тем лучше. Только отца и ту, которая ныне прах земной, любит Ада, а прочие люди один хуже другого.

Мать ничего не отвечает на это.

У них много забот. Непросто сохранять мертвеца готовым вернуться к жизни. Для этого недостаточно пения Снов. Пением можно поддерживать кровоток и работу лёгких, сберегать мышцы и кожу — но намного важнее сохранить мозг. Если мозг начнёт разрушаться, можно проститься с надеждой на новую встречу. Тогда придётся лелеять прах земной лишь для того, чтобы душа её по истечению года спокойно отправилась в Явь, а не стала тоскующим призраком…

Чтобы мозг оставался в целости, он должен работать.

Но разум мёртвой спит, пробудить его нельзя.

И это невыносимо. Это самое мучительное из испытаний: нужно постоянно заставлять прах земной выполнять какую-то работу, самую примитивную и монотонную, нужно придумывать всё новую и новую работу и следить, чтобы не мыслящая работница не повредила себе. Она может делать стежки, но не может сменить нитку в иголке. Она может возить по полу шваброй, но не в состоянии прополоскать тряпку. Если приказать ей вытереть пыль, она справится разве что с поверхностью стола — на каминной полке слишком много статуэток, а чтобы дотянуться до верха шкафа, нужно пододвинуть табурет…

При жизни… «Раньше, — неизменно поправляет Лореаса, — просто раньше». Достаточно того, что они видят своими глазами, не нужно ещё и вслух говорить о смерти. До того, как случилось несчастье, прах земной любила начищать медь и бронзу. Конечно, сразу понятно было, что нельзя давать ей в руки чистящие порошки. Но оказалось, что с медной лоханью и куском шерстяной ткани её тоже нельзя оставить. Она не понимает, когда нужно остановиться. Шерсть сначала протёрлась до дыр, потом вовсе распалась на пыль и кусочки ниток, а прах земной всё продолжала чистить медь… Она стёрла себе пальцы до мяса. Сон Крови помог восстановить плоть. Но от крика Лореаны, нашедшей прах земной в ту минуту, мороз подрал до костей…

Лореана тяжелее всего переживает их страшное дело. Мать и Лореада замкнулись в себе, став мрачными как грозовые тучи. Лореана плачет каждый вечер, осунулась и сама теперь похожа на тоскующий призрак.

Как-то она придумала заставить прах земной подрезать розы в саду. Отдала приказ и ушла. Вернувшись, она увидела, что розовый куст срезан до пенька, а прах, равнодушный ко всему, обрезает следующий куст — по одному листу, по веточке… «Я не могу на это смотреть!» — кричала Лореана, содрогаясь в рыданиях на груди сестры; она горевала вовсе не по розам… Лореада молча гладила её по голове.