Джеральд Даррелл - На суше и на море [1972]

— Не тяни, — машинально повторил он.

— Идиот, — тихо сказал Тасеев. — Прыгай сюда!

Гусев перепрыгнул шлаковый ручей и, прихрамывая, подошел к Тасееву.

— Сядь, — попросил Тасеев. Он раскурил сигарету и ткнул ее Гусеву. Гусев лег на спину, затянулся и вернул сигарету Тасееву. Они лежали и курили. Они курили и смотрели на безоблачное небо. Они смотрели на безоблачное небо и на окружающие осыпи. Они смотрели на окружающие осыпи и думали о самых простых вещах. Они ощущали сильный запах серы. Но кроме него и запах теплого камня, каменной пыли и шлака, и запах, приносимый легким ветерком, неопределенный, но понятный запах травы и моря, такой странный в этом провинциальном филиале ада. Потом Тасеев встал и смотал ремни. О гранитоиде он не думал. Бог с ним, с гранитоидом! Пусть себе катится! Был один обломок, значит, отыщется и другой! Со временем…

Смотреть вниз Тасееву не хотелось. Он полез на площадку, где оставил рюкзак. Гусев, прихрамывая, припадая на левую ногу, полз за ним.

Павел Палый и радист с траулера сидели на широкой веранде и смотрели на море.

— Слушай, Маркони, что ты там о камнях травил?

— Было, — сказал радист. — Мы булыжники прямо тралом с глубин таскаем. Мощные тралы. А булыжник не золото, мы его одному чудаку сплавляем, а он, чудак, диссертацию пишет.

— Он геолог?

— Нет, — засмеялся радист. — Наш парень. По селедке специалист. Вот как ты специалист по летам. Он сейчас под Мурманском, в Белом.

— Так он же не потянет сразу и в геологии, и в селедке. Ты, Маркони, темнишь.

— Он мужик двужильный, — обиделся Маркони. — Потянет. А где твои чудаки? Я одного знаю. Вот с такими ушами. Мы его на Онекотан однажды забрасывали.

— Это мои кореша, — не без гордости заявил Палый. — Да вон они сами. Смотри!

Как всегда на Курилах, совершенно неожиданно в воздухе поплыл неплотный белесоватый туман. Он был весь пронизан серебристым солнечным светом. Тасеев и Гусев показались на склоне обрыва, но радист и Палый видели не самих геологов, а их гигантские, отброшенные солнцем на туман тени. Эти тени колебались, дрожали, то становились четкими, то плыли, и вдруг благодаря еще какому-то странному эффекту до Павла Палого и разинувшего от удивления рот радиста донесся голос Тасеева:

— Не забудь, Витя, Пашке местонахождение тюка указать и колбасу верни.

Сахалин, 1970.

Об авторе

Прашкевич Геннадий Мартович. Родился в 1941 году. Окончил Томский государственный университет. С геологическими и палеонтологическими отрядами работал на территориях Урала, Кузбасса, Горной Шории, Якутии, Дальнего Востока, Камчатки. Автор повести «Такое долгое возвращение» (1969 г.) и книги переводов с корейского языка «Пылающие листья» (1968 г.). Стихи и проза печатались в журналах «Вокруг света», «Огонек», «Сибирские огни», «Дальний Восток» и других. Работает в лаборатории вулканологии Сахалинского комплексного научно-исследовательского института Дальневосточного научного центра Академии наук СССР. В нашем сборнике выступает впервые. В настоящее время работает над рассказами из жизни геологов.

Очерк

Рис. А. Гольдмана

Цепкий луч прожектора выхватил из полуночной тьмы борт гигантского рудовоза, забегал по борту, нащупывая шторм-трап, и замер наконец, осветив двойную нитку едва различимой издали лесенки.

Лоцманский катер подвернул левее и стал подходить к застопорившему теплоходу. Матросы поймали шторм-трап и старались удерживать его в относительно спокойном положении, приноравливаясь к размахан крупной зыби, идущей в Тюва-Губу из Баренцева моря.

Борис Сумароков выбрал момент, когда катер оказался на гребне волны, и прыгнул на деревянную планку трапа, крепко ухватившись за связывающие планки концы. Минута — и он исчез наверху, где пряталась тьма и на далекой палубе ждали нас люди.

Выждав немного, я приготовился повторить его прыжок. Было жутковато отрываться от шаткой палубы катера и прыгать в неизвестность; пришли на память рассказы о беднягах, сорвавшихся со шторм-трапа и оказавшихся между двух бьющихся друг о друга бортов. Я успел подумать, что парни из лоцманской службы Мурманского торгового порта каждый день вот так рискуют жизнью, и, почувствовав, как при очередном броске волны замерло сердце, прыгнул…