Стивен Кинг - Тёмная башня - 2 (Дверь между мирами)

- Да ладно.

- Нет. Это все равно, как если бы белый сказал человеку с очень светлой кожей что-нибудь вроде "Матерь божья, никогда б не догадался, что ты черномазый".

- Вам нравится думать, что вы более справедливы, - сказал Эдди.

- Я бы сказала, то, что нам нравится думать о себе, и то, каковы мы на самом деле, редко совпадает. Впрочем, согласна - мне нравится думать о себе, как о более справедливом и беспристрастном человеке. Поэтому пожалуйста примите мои извинения, Эдди.

- С одним условием.

- С каким? - она опять едва заметно улыбалась. Хорошо. Эдди нравилось, когда удавалось заставить ее улыбнуться.

- Дайте этому побольше шансов. Такое вот условие.

- Дать побольше шансов чему? - В голосе Одетты звучало легкое изумление. Возможно, от подобной нотки в голосе у кого-нибудь другого, Эдди почувствовал бы, что получил по макушке и ощетинился бы, но с Одеттой дело обстояло иначе. В ее устах это не звучало обидно. От нее, думал Эдди, не страшно услышать что угодно.

- Есть и третий вариант. Все это происходит на самом деле. То есть... - Эдди откашлялся. - Я не слишком силен во всякой философской дряни, или в этой... ну, знаете... метаморфозике или как там эта чертовня называется...

- Вы имеете в виду метафизику?

- Может быть. Не знаю. Наверное. Зато я знаю: нельзя зацикливаться на том, что не веришь собственным чувствам. Да что там, если ваше соображение, будто все это сон, верно...

- Я не говорила сон...

- Что бы вы ни говорили, сводится все к одному, правда? К ложной реальности.

Если секундой раньше в голосе Одетты и звучала еле различимая снисходительность, теперь она исчезла.

- Возможно, Эдди, философия с метафизикой - не ваша епархия, но в школе, должно быть, вы были страшным спорщиком.

- Отродясь не состоял в дискуссионном клубе. Это для голубых, страхолюдин да ботанов. Вроде шахматного кружка. Как понять - епархия? С чем это едят?

- Ничего особенного. То, в чем хорошо разбираешься. Лучше вы мне объясните. Что такое голубые?

Эдди некоторое время смотрел на нее, потом пожал плечами.

- Гомики. Петухи. Неважно. Обмениваться словечками можно до вечера толку-то что? Я другое пытаюсь сказать: если все это сон, он может быть моим, а не вашим. Может, вы - плод моего воображения.

Улыбка Одетты дрогнула.

- Вы... вас не били по голове.

- Вас тоже никто не бил.

Теперь улыбка Одетты окончательно исчезла. Она довольно резко поправила:

- Никто, кого бы я запомнила.

- То же самое со мной! - сказал он. - Вы сказали, в Оксфорде народ грубый. Что ж, ребята с таможни тоже не то чтоб лучились радостью, когда не нашли марафет, который искали. Может, один из них засветил мне по башке рукояткой своей дуры, и лежу я сейчас в камере, в Бельвю, и вижу во сне вас с Роландом, покамест они пишут рапорты - объясняют, как во время допроса я повел себя агрессивно и пришлось меня утихомирить.

- Это не одно и то же.

- Почему? Потому, что вы - вся из себя интеллигентная чернокожая дама-общественница, а я - просто ширяла с нью-йоркской окраины? - Все это Эдди высказал с усмешкой, намереваясь добродушно высмеять Одетту, но та вспылила:

- Мне бы хотелось, чтобы вы прекратили называть меня черной!

Эдди вздохнул.

- Ладно, но к этому все равно привыкнут.

- Как ни крути, а вам следовало посещать дискуссионный клуб.

- Блядь, - сказал Эдди, и Одетта так повела глазами, что он опять невольно осознал: разница между ними не только в цвете кожи, она гораздо значительнее - они обращались друг к другу каждый со своего отдельного острова, океаном между которыми было время. Ну да ладно. Слово привлекло ее внимание. - Я не хочу с вами спорить. Я хочу, чтобы вы очнулись и осознали, что не спите, вот и все.

- Я могла бы действовать согласно диктату вашего третьего варианта по крайней мере, временно, до тех пор, пока продолжает существовать такое... такое положение вещей... если бы не одно "но": между тем, что произошло с вами, и тем, что случилось со мной, существует коренное отличие. Такое существенное, такое большое, что вы его не видите.

- Ну так покажите его мне.

- В вашем сознании нет разрывов. В моем - есть, и очень большой.

- Не понимаю.

- Я хочу сказать, что вы можете отчитаться за каждый прожитый миг, сказала Одетта. - Ваш рассказ последовательно переходит от момента к моменту: самолет, внезапное вторжение этого... этого... его...

Она с явной неприязнью мотнула головой в сторону холмов.

- Припрятыванье наркотика, полицейские, взявшие вас под стражу, все прочее. История фантастичная, но в ней нет недостающих звеньев. Что касается меня, я вернулась из Оксфорда. Эндрю, мой шофер, встретил меня и отвез домой. Я приняла ванну и хотела выспаться: начиналась страшная мигрень, а единственное средство от действительно сильных мигреней - это сон. Но до полуночи оставалось совсем немного, и я подумала, что сначала посмотрю новости. Некоторых из нас отпустили, но, когда мы уезжали, большинство оставалось в кутузке. Мне хотелось выяснить, не пересмотрены ли их дела. Я вытерлась, надела халат и пошла в гостиную. Включила телевизор, программу новостей. Диктор принялся рассказывать о речи, которую только что произнес Хрущев по поводу американских советников во Вьетнаме. Он сказал: "Мы получили кинорепортаж из..." и исчез, и оказалось, что я качу по этому берегу. Вы говорите, будто видели меня сквозь этакую волшебную дверь, которая сейчас исчезла, - видели в Мэйси, где я воровала грошовые побрякушки. Уже достаточно абсурдно, но, даже будь это так, я сумела бы найти для кражи что-нибудь получше фальшивых драгоценностей. Я не ношу бижутерию.