Даниил Клугер - Сатанинская пристань

Разинув рот, стоит дурак, в преддверье тишины, на нем красивый синий фрак и модные штаны...

- Не хочешь отвечать? - Я просто хочу петь, - ответил он. - Татары? Крестовый поход? Не знаю, не знаю...

Стоит, уставясь в небеса, и мнет в руке колпак...

- Может быть, ни при чем. Просто так, к слову. Ты рассказываешь, я рассказываю. Ты о крестовом походе, я о татарах. И тут я, неожиданно для самого себя, заговорил о своих снах. Он сразу же оборвал пение, вскочил, повернул ко мне дергающееся лошадиное лицо, я даже испугался и от испуга замолчал. - Нет-нет, - торопливо заговорил бродяга, - продолжай, пожалуйста, это очень интересно. Я еще раз рассказал ему свои сны. О чужом городе, о цветах. - Ну вот, - он вздохнул и сел точно так же, как я, подтянув колени к подбородку и обняв их руками. - А ты спрашиваешь, какая свалка... Ты же сам прекрасно все понимаешь. - Ничего я не понимаю. - Зато чувствуешь, это еще лучше... Свалка - это то, что тебе не снится. Не приснится. Не может приснится. Вот она, свалка... - он взмахнул тощей костлявой рукой и очертил в воздухе окружность. - Вокруг нас, понимаешь? Я подумал и честно ответил: - Нет. - Вот она, вот, мы с тобой живем на ней, на этой проклятой свалке, здесь и на свет появились, здесь и сдохнем, понимаешь? А где-то есть совсем другая, настоящая жизнь... - Где? Бродяга усмехнулся. - Во всяком случае, в наших снах. - Ты говоришь: настоящая жизнь. А эта - ненастоящая? Он задумался. - Черт его знает, - он вздохнул. - Тоже, вроде бы, настоящая. Но... Не знаю, как бы тебе...Ну вот, представь себе дом. - Какой дом? - Любой. Просто дом. Понимаешь? - Понимаю. - Вот стоит дом. Обыкновенный. В нем живут люди. Нормальные люди. - Кто именно? - Какая разница? Долго живут, понимаешь? И у этих людей есть вещи. - Какие вещи? Бродяга нетерпеливо мотнул головой. - Перестань меня перебивать, - сказал он. - А то собьюсь. Я ведь и сам не очень уверен в том, что я говорю. Чувствовать - это одно, а рассказывать другое. - Я не буду перебивать. - Ну вот. В доме живут люди. У людей имеются вещи. Все то, что их окружает. Понимаешь? Я по-прежнему ничего не понимал. Бродяга видел это. Он досадливо наморщил лоб, лицо его пару раз передернулось. - То, что им мешает, - сказал он, - постепенно накапливается в доме. Всякий хлам, понимаешь? Старье, ветошь, мусор. И для того, чтобы в доме можно было жить, чтобы он от всего этого старья не лопнул, его чистят. Выбрасывают хлам подальше от дома... - он вздохнул. - Ну хоть это тебе понятно? Это мне было понятно, я только не мог понять, к чему он ведет. - Вот так и образуется свалка, - сказал бродяга. - Свалка - и чистый дом. Потом дом перестраивают, переделывают, достраивают. Все, что отслужило, не держит - на свалку. Гнилые балки, разрушенные опоры могут не выдержать, значит, их тоже на свалку. Понял? Я ничего не ответил. - Значит, не понял. Эх-х, - бродяга вздохнул и грустно посмотрел на меня. - Дом - это нормальная жизнь, - сказал он. - Настоящая жизнь, понимаешь? А свалка... Она, конечно, тоже настоящая, но - свалка. Свалка останется свалкой... - он снова лег и закрыл глаза. - Свалка - это н а ш а жизнь, дружище.

13.

Мне снились низкие тучы, бесконечной чередой плывшие по багровому небу. Тучи тяжело дышали, я ощущал на лице их ледяное дыхание. Под ногами скрипел песок. Он был таким же багровым, как небо, словно кто-то плеснул в мир кроваво-красную краску, и она залила все пространство. Я не знал, почему иду, я знал только, что должен идти и ни в коем случае не останавливаться. И я шел по бесконечному плоскому полю, покрытому кровавым песком, а сверху на меня давило затянутое низкими тучами кровавое небо. Я шел по направлению к какому-то сооружению, темневшему на горизонте. Мой путь казался таким же бесконечным, как поле, но все-таки я приближался к сооружению, и скоро мог различить, что это огромные железные ворота. Их створки были широко раскрыты, я чувствовал, что мне необходимо как можно скорее войти в ворота, я ускорил шаги, я побежал, хотя прошел уже невероятно долгий путь, и ноги мои устали. Я бежал, задыхаясь и обливаясь потом, кровавый песок скрипел под ногами, кровавое небо угрожающе гудело над головой, но я не останавливался, пока не добежал до распахнутых железных ворот. И тогда, преодолев непонятную слабость и внезапную робость, я шагнул в ворота и оказался по другую сторону. Здесь было все таким же, как и перед воротами, только облака плыли в другую сторону, а значит, и мне предстояло теперь бежать в другую сторону. И я с ужасом понял, что отныне и навсегда буду обречен проходить через железные ворота, неизвестно зачем и неизвестно кем установленные посреди кровавой безлюдной пустыни под низко гудящим кровавым небом... Ужас этого понимания оказался столь велик, что уничтожил сон, растворил его в себе, и проснувшись я долго не мог справиться с дыханием, словно и правда только что бежал по бесконечному полю. Настроение, когда я вышел к завтраку, было отвратительным, правда, не только от тяжелого, непонятного сна, но и от странного вчерашнего разговора с бродягой. - Последнее время ты выглядишь очень плохо, - сказала мать, подавая мне чай. - Ты, все-таки, должен показаться врачу. Кстати, я тебе уже говорила об этом. - Я просто не выспался, - ответил я. Валек заржал и поперхнулся чаем. Мать недовольно посмотрела на него, но он не обратил внимания. - Рановато загуливаешь, - весело сказал он. - А вообще-то, сынок, пора тебе жениться, зима скоро. - Ему еще рано, - сухо сказала мать. - Кстати, ты куда-то собирался, по-моему. Валек хлопнул себя по лбу. - Чуть не забыл! - он поспешно допил чай. - Бегу! Мы остались одни. - Куда это он? - спросил я. Мать досадливо махнула рукой. - Я же тебе говорила: все заговоры, заговоры... Я вспомнил, что Валек вступил в юную гвардию, группировавшуюся вокруг вице-президента. Обычнок дню его совершеннолетия гвардейские офицеры составляли заговор с целью возведения его на престол. В этом случае президента убивали или, что случалось значительно реже, он сам кончал с собой. Считалось, что заговор, обычно, держится в глубокой тайне. Если президент получал в руки реальные доказательства его существования, смерть постигала вице-президента. И, конечно, всю его гвардию. Мне казалось странным, что о тайных заговорах всегда знали все. Видимо, причины официального раскрытия или нераскрытия их таились в чем-то ином, о чем я не догадывался. - Может быть, тебе действительно не стоит идти в гвардию, - сказала задумчиво мать, - но вот насчет жентьбы Валентин прав: осень на дворе, скоро зима. Самое время жениться. Я молча пил чай. - Все-таки его назначили не евреем, а еретиком, - сказала мать. - Я же говорила, а ты спорил. - Кого? - спросил я. - Нашего замечательного врача. Его вчера казнили. Не как еврея, а как еретика. - Во-первых, я не спорил, - сказал я. - А во-вторых, какая разница? - Разница? - мать задумалась. - Ну, не знаю. Конечно, и то, и другое на "е", но "еретик" длиннее, чем "еврей". - Какая разница, как его казнили. Казнили, все-таки, в живых не оставили, - сказал я. Мать удивленно посмотрела на меня: - В живых? Зачем же его оставлять в живых? У нас уже новый врач назначен. Правда, он еще ничего не умеет. Но это неважно. - Действительно, - сказал я и отставил в сторону чашку. - Какая разница? Еврей или еретик? Жизнь или сон? - А при чем тут сон? - спросила мать. - Ты видишь сны? - я не знаю, как у меня вырвался этот вопрос. Видимо, после разговора с бродягой я все время об этом думал. - Сны? - чашка замерла в руке. Вопрос явно озадачил мать. - Разумеется. Мне снятся сны, так же как всем. - Что тебе снилось сегодня? Она задумалась. - Я не помню. - А вчера? - Говорю же тебе, я не помню! - она поставила чашку. - В конце концов, это мое личное дело. Если тебе не о чем говорить и если ты уже позавтракал, не лучше ли будет прогуляться? у меня много дел, ты меня задерживаешь. - Хорошо, - сказал я. - Не буду тебя задерживать. Пойду погуляю. Наверное, я вновь бесцельно прошатался бы по улицам до самого вечера, если бы в городе не началось нечто непонятное. Когда я вышел на проспект, собираясь прогуляться на площадь, навстречу мне попалась странная процессия. Мне даже подумалось сначала, что осенний карнавал в этом году начался за неделю до праздника урожая, а не после хлебного набега, как обычно. Но когда процессия приблизилась, я понял, что ошибся. Нестройную толпу - несколько сотен человек - возглавлял некто в черном плаще с нашитым на груди белым крестом. Я узнал в нем одного из двух архиэкстрасенсов, споривших вчера по поводу крестового похода на Центральный Рынок. За ним несли огромный, сколоченный из двух плохо обтесаных бревен крест. Люди, составлявшие медленно двигавшуюся толпу, были в разношерстной одежде, но у каждого на груди был нашит такой же крест, как у предводителя. Они шли в молчании, лишь иногда останавливаясь и хором выкрикивая короткое слово. Я не сразу понял, что они кричат. Лишь когда толпа почти поравнялась со мной, я расслышал: - Воскрес! - Кто воскрес? - машинально спросил я. Голос за моей спиной ответил: - Распятый. Я резко обернулся и облегченно вздохнул: - Ты? - это был бродяга. - Пойдем скорее, - он схватил меня за руку и потащил назад к мосту. Встань за дерево, чтобы тебя не видели. - А что случилось? - спросил я, ничего не поняв, но подчинившись. - То и случилось, не видишь разве? - Что - не вижу? - Крестовый поход. Иными словами, новая резня. - А кто воскрес? - спросил я. Бродяга усмехнулся: - Они вчера решили окрестить всех, прежде чем выступят на Центральный Рынок. А чтобы крестились охотнее, кого-то распяли на площади. На том самом кресте, который ты только что видел. Сегодня все только и говорят о том, что распятый воскрес. - А что там делает архиэкстрасенс? - спросил я. - Он теперь не экстрасенс, - торжественно сказал бродяга. - Он теперь папа римский. - А второй где? Бродяга покачал головой. - Боюсь, что уже нигде. Иначе он тоже шел бы с толпой... - Ну вот, сказал он с некоторым облегчением. - Кажется, они прошли. - А почему мы должны были прятаться? - спросил я. - И откуда ты взялся? Он снова выглянул из-за дерева и посмотрел вслед крестоносцам. - Просто шел за ними, хотел понаблюдать, - сказал он. - Так, из чистого любопытства. Хотел определить, действительно ли я сумасшедший, а они нормальные. - И что же? - спросил я. - Определил? Бродяга невесело засмеялся: - Во всяком случае, мы с ними разные, это точно. Если они нормальны, то я, действительно, сумасшедший. - Ты не ответил на вопрос. - То есть? - Зачем нам прятаться. - Как это - зачем? - он удивленно посмотрел на меня. - Разве у тебя на одежде нашит крест? - Ты же видишь, что нет. - Может быть, ты хотел бы его нашить? - Не знаю, - сказал я. - Думаю, что нет. - Следовательно, для них ты - чужой. А как поступают с чужими, мой юный друг? Я неопределенно качнул головой. Это я понимал прекрасно. - Вот тебе и ответ... Ты куда-то собрался? - Никуда, - ответил я. - Надоело сидеть дома. Хотел прогуляться до площади и обратно. - До площади? - он немного подумал. - Что ж, это нехудший вариант. Если не возражаешь, я составлю тебе компанию.