Валентин Юрьев - Отбросы

— Помнишь День Развода, Мари? Помнишь, мы по десять полутрупов в день вылавливали из-за попыток самоубийств? Разве тогда не было страшно?

Она ничего не отвечает, только сопит себе, бедолага.

Суицид тогда в первые дни захлестнул станцию и ничего нельзя было поделать, кроме как оживлять слабонервных и отправлять в морозилку на некоторое время, в анабиоз.

Не каждому дано пережить отторжение от стаи. Это давно известно. У индейцев даже казнь такая была, вождь говорил: "Иди и умри" и преступник садился под дерево и сам тихо кончал счеты с жизнью. Это я где-то давно вычитал.

Больно, ох, как больно быть изгоем. Как бы ни плохо было жить на Земле, пусть даже испоганенной и отравленной страхом страшной войны, там всегда оставалась вера во что-нибудь, в какое-то изменение к лучшему, а вместе с ней жила и надежда.

А нашу тюрьму ещё долго многие её постояльцы так и звали "Могилой", за то, что никаких надежд она никому не давала.

— Мари, помнишь как неожиданно объявился святой, звали его Норман, кажется, помнишь, лысый такой, обычный инженер из технической обслуги. Каждый день этот мессия гнусавил проповеди про конец Света, и не запретишь ведь, он — Свободный, не бить же его, нам тогда только насилия не хватало!

Так, плакать уже перестала, умница, давай, бери себя в руки.

Трудно сказать, что тогда победило, я думаю, что в первую очередь — время, но не последним лекарством для всех был пример нашей активной группы, которая после отлёта от Земли стала центром жизненного любопытства. Ничего особенного, впрочем, мы и не вытворяли.

Просто занимались на тренажерах до изнеможения, ввели ежедневную передачу новостей, устраивали демонстрацию научных открытий, свободного времени стало намного больше, никто больше не летал на Землю, мы все постепенно становились кусочками одной семьи, деваться друг от друга было некуда и чтобы выжить пришлось выполнить христианскую заповедь и полюбить всех ближних своих.

Наверно хорошо, нам тогда просто повезло, что не пришлось драться за власть, выбирать вождя, проламывая головы несогласным, потому что Инструкция в электронной голове Первого не давала никаких свобод и фантазий на эту тему, все остались работать на своих местах, это только потом, значительно позже, глубоко расковыряв седьмой уровень допуска, Поль со своей командой научился вводить новых людей, то есть наших детей и некоторых зэков, на рабочие места и менять их статус….

— А помнишь, Мари, как потом, женщинам захотелось иметь детей? Значит, страх прошел и мы доказали, что и здесь жизнь возможна! Ну, ведь было же это? И сейчас докажем, что мы ещё на что-то способны. И у тебя ещё будет бэби, если захочешь! Что? Не хочешь!? Или не веришь? Да к тебе же лучшие наши мужики неравнодушны, да ты только пальчиком помани и у твоих ног будет свалка из этих болванов, которые не хотят видеть какая ты красивая…

Наконец то, судорога плеч сменилась кисельной мягкостью, даже слабая улыбка появилась, вот и умница.

Да, и в самом деле, нам повезло тогда, что медиков на станции хватало, аппаратура была современной, рожай, не хочу! Биологи умели делать детей даже в пробирках, для них роды в космосе стали праздником, научным экспериментом.

А для многих это стало смыслом выживания. Мы разрешили браки. Ведь было очевидно, что летать нам ещё предстоит долго. И дети должны были занять наши места. И никогда больше мы не теряли надежды. Той самой, что потеряли в начале, при бегстве.

Надежды вернуться Домой.

Собственно говоря, весь наш полёт был началом длинной космической дороги к Земле, на железной и почти неуправляемой барже без двигателя.

— Ну, тебе лучше?… Мари-и? Я поплыву, ладно? Как там малыши?

— Всё хорошо….Не сердись, Кэп, нашло что-то, всё, я уже в порядке…. Лёсик тебя ждал, загляни, если сможешь, и Доку скажи сам, что смылся, а то он меня съест со штанами…

Я убегаю из Крестов, торопливо застёгивая на лету свои тапочки, от уютной барокамеры, от Марии, от её горьковато пахнущих волос, стараясь скорее прийти в себя и сделать всё, что могу, чтобы защитить их.

— Первый! Доложить обстановку за последние двадцать часов.

— Время двадцать три шестнадцать. За время дневного и ночного дежурства происшествий не было. Оправление, питание и прогулка прошли по графику. Сейчас работает третья смена.

Днем совершались ремонтные работы снаружи, все группы вернулись, задания выполнены. Замечено неоправданное перемещение заключенных для использования их в ремонтных работах, начальнику караула сделано замечание.