Журнал «Если» - «Если», 2011 № 01

Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше — даже несмотря на то что обрушившаяся на США Великая Депрессия не оставила в стороне, разумеется, и книжный рынок, — и в будущее молодой писатель мог смотреть с энтузиазмом. Но это же десятилетие — последнее в его жизни — отмечено другим «прорывом», куда более тревожным.

Нельзя сказать, что он был абсолютно одинок. Но даже и своих немногочисленных друзей в последние годы жизни Говард стал откровенно избегать. И почти ничего не известно о его отношениях с противоположным полом. Далеким от нормы было и его общее психическое здоровье. Все чаще и чаще его настигали приступы глубочайшей депрессии. Будто снова вернулось детство с его одиночеством, боязнью окружающих, погруженностью в мир собственных комплексов и страхов… Неодолимо ухудшавшееся настроение Говарда было подобно черной волне, которая все больше окутывала его сознание, пока не поглотила совсем.

Он продолжал писать с той же интенсивностью, но отныне любое событие могло на долгие месяцы вывести его из равновесия. Чем более неодолимыми, неотразимыми и лишенными даже намека на рефлексию становились его герои, тем более уязвимым перед каждым жизненным испытанием ощущал себя их создатель.

Когда долго и безнадежно болевшая мать погрузилась в кому, Роберт, приложивший до того немало усилий, чтобы выходить самое близкое ему существо на свете, понял, что на этот раз все кончено. Не дожидаясь вердикта врачей, он зашел в свой гараж, забрался в автомобиль и выстрелил себе в висок из охотничьего ружья. Случилось это утром 11 июня 1936 года.

Предсмертная записка была стихотворным двустишием:

Все кончено — путь предстоит далече,

Пир завершен, и гаснут свечи.

Итак, жизнь сломала закомплексованного супермена, хотя в литературе он дал жизнь многим супергероям. И главным литературным достижением Говарда остался Конан из Киммерии.

История «конанианы», хотя и представляется на первый взгляд чрезвычайно запутанной (и уже не удивляет, что Говарду порой приписывают то, чего он не писал), все же четко делится на несколько этапов. Я не буду подробно останавливаться на цикле, а отмечу только последний этап — самый неожиданный и парадоксальный.

При жизни писателя, в 1932–1936 годах, на страницах журнала «Weird Tales» было опубликовано 17 повестей о Конане; еще четыре повести вышли посмертно. В 1950-е годы все они переизданы издательством «Gnome Press» в виде пятитомника.

Впоследствии усилиями таких энергичных последователей Говарда, как писатели Спрэг де Камп и Лин Картер, удалось разыскать в рукописном наследстве их кумира ряд неоконченных фрагментов, которые были восстановлены, а во многих случаях и произвольно дописаны «редакторами». Именно усилиями последних уже в 1960-е годы была предпринята попытка издать полную, уточненную сагу о Конане. Теперь она занимала целых 12 томов.

Между прочим, Де Камп не ограничился своеобразным «восстановлением» литературного наследия Говарда, он составил три

сборника статей и других материалов о любимом авторе, не говоря уже о двух биографиях кумира, одна из которых написана самим Де Кампом, а вторая — его супругой (в соавторстве).

Но и это не конец истории об издательской судьбе главного творения Говарда. Ибо уже в 1980-х годах Конан был еще раз реанимирован — ныне как образ откровенно заимствованный. Писатели, среди коих мы встретим и признанного классика Пола Андерсона, просто начали сочинять свои собственные истории о новых приключениях полюбившегося читателям героя.

Чем же так смог увлечь и массового читателя, и специалистов-литературоведов (пусть и «стихийных») Говард? Что он такого особенного напридумывал?

В сущности, ничего нового. Всего лишь образ героя и победителя. Победителя обстоятельств, врагов, женщин, самой судьбы. С обстоятельствами он просто не считается (как не привык и долго раздумывать), врагов сокрушает всех до последнего, ибо сильнее и искушеннее их в боевых искусствах. Что до женщин, так они сами падают к его ногам, стоит ему только пожелать одну из них или всех скопом. Словом, это та подсознательная и поистине неистребимая мечта каждого существа мужского пола, которую образование и интеллект лишь тщательно камуфлируют, но напрочь устранить не в силах. Исконная ненависть цивилизованного интеллектуала — как и неиссякаемая ярость современных феминисток — к непобедимому самцу-мужлану, пропахшему потом и кровью и одним обликом своим символизирующему все «основные инстинкты», полученные в наследство от животных предков, суть подтверждения той же очевидной истины.