Джон Барнс - Океан — всего лишь снежинка за четыре миллиарда миль отсюда

Ну вот, теперь все стало ясно. Окружающие пытались воздействовать на Торби всю жизнь, но у них мало что получалось.

— И ты хотела показать момент моего преображения в своем документальном фильме?

Вопрос, конечно, глупый, все и так было очевидно, но журналисты часто в ходе интервью задают глупые вопросы, чтобы получить умные ответы, а потом никак не могут избавиться от этой ужасной привычки.

— Да, конечно, разумеется. Так и есть. Я больше не состою в движении пуризма-реализма. Можешь забирать его себе. Оно не только не позволяет мне обрести славу, но даже не позволяет тебе ее сохранить. Вот почему у меня родилась идея принципиально новой серии документальных фильмов, где духовное преображение известного человека будет сопоставляться с изменением какого-либо объекта Солнечной системы в рамках программы Всеобщего Процветания. Два этих события будут показаны в их взаимосвязи. Если тебе интересно (впрочем, с чего бы?), то ты можешь ознакомиться с уже обнародованным мною манифестом этого нового движения. Я уже сообщила всем, что собираюсь с тобой сделать, а потом показала кадры с места событий, показала твое лицо, которое, кстати говоря, в такой момент могло бы быть и повыразительнее. Жаль, что больше ты не предоставишь мне такой возможности. И хотя в своем манифесте я заявила, что смогу снять следующий сюжет только лет через двадцать, когда Марс заметно изменится, уже сейчас мои идеи популярны более, чем когда-либо. Даже по самым скромным подсчетам, у меня сейчас довольно солидная зрительская аудитория. Наконец-то меня услышат!

Наверно, во всем этом был какой-то смысл — психологизм и все такое. Торби сказал только:

— Если это именно то, чего ты больше всего хочешь, я тоже рад, что тебя наконец услышат. Надеюсь, не только услышат, но и поймут.

Ему это все казалось надуманным, формальным и ненужным. Леоа широко улыбнулась и сказала:

— Торби, ты такой милый. Я не могла и мечтать о том, чтобы ты дал мне еще один шанс.

— Буду рад.

Он коснулся ее лба рукой и добавил:

— Желаю быть услышанной!

Леоа, наверно, тут же принялась обдумывать достойный ответ. Торби не стал его дожидаться и ушел. Ему надо было купить кое-что из снаряжения, подготовить оборудование, а потом совершить перелет к южному полюсу — до прохода над ним Борея оставалось три дня.

Торби шел и улыбался, сам не зная чему.

На шестидесяти шести градусах северной широты, у марсианского полярного круга, в день зимнего солнцестояния в полдень солнце должно лишь слегка показаться из-за горизонта. Торби решил, что это наверняка будет впечатляющим зрелищем, особенно сейчас, когда через все небо пролегло недавно возникшее вокруг Марса кольцо. Однако, к разочарованию журналиста, вскоре стало понятно, что он зря дожидался этого полуденного рассвета, потому что весь полярный горизонт оказался затянут хмурыми облаками. Наверняка там, наверху, за этими облаками, новые кольца Марса сверкают в лучах солнца, образуя яркую небесную дугу. А тут, внизу, вообще ничего не видно — даже метеоритный дождь, постоянно идущий из колец, стал почти незаметен, превратившись в легкие отсветы, похожие на зарницы, время от времени мелькающие в сгустившихся тучах.

Торби подождал немного, но небо не прояснилось. Время восхода и захода солнца миновало, и он включил фонари, проверяя готовность ракеты к старту.

На прощание журналист еще раз осмотрелся. Шел снег: в воздухе кружились крупные тяжелые снежинки. Их пока было немного, но это уже напоминало снегопад. Снежинки показались Торби такими прекрасными, почти совершенными, что он в течение двадцати минут крупным планом снимал их при помощи трех сталкеров, а еще два сталкера запечатлевали момент падения снежинок — в то короткое мгновение, когда снежинка касалась земли, сталкер фотографировал ее с максимальным приближением, и она таяла от света вспышки. Любуясь неповторимыми узорами снежинок, Торби думал, могут ли снежинки такой же формы, как марсианские, выпасть где-нибудь еще.

Торби снимал снегопад до тех пор, пока не поднялся ветер. Потом снег усилился, и журналисту пришлось поторопиться с отлетом. Он улыбнулся, глядя, как Бэггинс глотает сталкеров и забирается в ракету, а потом еще немного постоял, глядя на снег, прежде чем самому последовать за роботом и погасить фонари. Торби испытывал странное и отчасти злорадное удовольствие: его обычно лишенное всякого выражения лицо сейчас лучилось настоящей радостью, а Леоа и все ее камеры были далеко, в каком-нибудь городе или на каком-нибудь космическом корабле, дальше от него, чем когда-либо.