Многократор - Художник Её Высочества

Кстати о покушать. У дружка после вина яма желудка открылась. Решив слить завтрак с надвигающимся обедом, художники направились за страшненькую ширму к маленькому холодильнику, затравленно шипевшему котенком. Из морозильника испуганно таращатся пара минтаев. Вильчевский, угрожающе сморщив репку, наклонился к рыбкам.

— Щас мы вас сьедим!

— Ты знаешь, на кого похож? — свело щёки Степану.

— Знаю! — породив поток фасонистых поз. — На великую пустоту Тайсюй. Такой же загадочный и роковой.

— Дурачок ты, похожий на питерского разночинца. Смольный взят! Шлите водки, патронов и курсисток нежных параметров в определённых коридорах.

Обработали рыбьи тушки, с перевесом начистили луковок, взялись обдирать картофель.

— Не взопреем с ухой-то? Не сезон, а день на максимум пошёл.

— Гурманы уху еще по-особому, охлажденной едят. Слышал об этом?

— Ты это кому говоришь, сын Хаоса?! — сразу взъерошился бородатый. — Да ты знаешь, что я едал самую настоящую тройную? Сам её варил на Тунгуске с червяками в кармане.

В закипевшую воду ингредиенты. Один музыкально брякал ложкой в кастрюле, другой, златоуст, глотая слюну рассказывал:

— Я тебе, как на духу говорю. Ни в одном ресторане ихняя еда рядом не стояла. Что есть настоящая уха? Свежая рыба, чтоб глаз еще не потух. Тройную можно есть только на берегу. Поймал, сварил, съел. Отъедь в сторону километр, свари — всё, не то! Эрзац-пища, только в ресторациях и можно выдавать. Для начала вывари окуньков, выкинь — полубульон готов. Дальше интуитивно, в зависимости от рыбы. Наруби сиговых, чира можно взять, если муксун — брось головы обязательно. Самый цимус! Есть еще такая рыбка нежнейшая — тугун. Мясо пахнет малосольными огурчиками. Проварил на четверть — сразу картофан, лучок, перец горошком, лаврушинского. И мгновенно осетриночки порционами. Ты думаешь, всё? Фигушки! Если хоть один налим в сеть залез, отваренную печенку разотри на крышке — и туда опять. От этого цвет бульона становится изумрудистым каким-то. А за-апах! Нанайские собаки под ноги бросаются. И уж если совсем из-под сердца, возьми в конце плесни ложку водки в котелок. Эх, Брунгильда! Не нужны мне твои ласки, дай ушицы похлебать! Да еще флакончик подостывшей в Енисее, да заел пером-лучком, и употребляй ее с дымком, соплю только подбирай!

Степан потащил кастрюлю, пышущую жаром в живот, на стол. Разлили вино, выпили. Похлебывая горячее и потея, прошлись по кулинарной теме. Степан вспомнил мероприятие, в котором сотрапезник не участвовал (у сотрапезника в то время отрезали апендицитный хвостик), когда в блины с подачи девочек укладывалась в складчину купленная красная икра, пересыпалась мельчайше резаным маринованным лучком и пожиралась страстно студентами вкупе с ледяной водочкой. Обмычаться, до чего вкусно! Плавно перешли к дичи, соглашаясь оба, что банальная курятина, талантливо приготовленная с овощами, тоже есть желанный продукт, особенно птичьи попочки, нежно истомлённые в духовке. Вильчевский вспомнил мамины изыски и долго доказывал, что порваный и поэтому сухой мант уже вовсе не мант, а кошачья еда. По-настоящему же именно луковый сок в фарше дает ту брызжущую на рубашку и скатерть сладость, булькал губами, скалился, показывая правильный укус целенького манта и процесс его высасывания.

— Сладкая роса твоя речь. А я, Ваня, пацаном был, всё мечтал к Тау- там- китятам попасть, чтобы новых фруктов попробовать. Эдакого чего-нибудь экзошедеврального. Арбуз какой-нибудь гранатовый, зерна — рыбьи глаза и взрываются во рту. Вкус, соответственно, чтоб оргазмонистический. А оказалось… — цыкнул зубом. — На Земле еще столько можно найти. Меня когда первый раз в Париж учёный Олюнин пригласил, то спрашивает: «Какие бы ты хотел съесть наедки сахарные особо?» Я объяснил, натурально. Он покупает сыров вонючих, копченых лапок лягушачих и… — поднял палец. — авокадо, «аллигаторову грушу». И убежал по делам. Думаю: ждать не буду — укушу. Попробовал, сразу признаю — ничего не понял. Кеся-меся какая-то орехово-пластилиновая, простецкий вкус. Олюнин возвращается, разобрался. Начнём, говорит, сначала. Разрезает плод пополам, решетку кетчупом начертил, сбрызнул «чили», насёк крабовых палочек, припорошил зеленью — «Ешь!». Съел я, снова не понял. Бог создал пищу, черт — кулинаров. Наутро он сделал на колбасно-сырной основе. Как у пиццы — тысяча рецептов. Я опять съел, не покЩшавшись мыслью. Не-ет, — думаю. — еда — не беда, надо линять низом. А через неделю хожу и маюсь, что мне всё время чего-то хочется. По-фрейдовски пошарил у себя за пазухой в голове — разобрался. Теперь, видишь, зело кушаю.