Джон Варли - Тысячелетие

Как, по-вашему, удобнее всего перехватить одноместный истребитель? Или самолет, терпящий крушение над океанской пучиной, где он исчезнет без следа? Или испанский галеон, тонущий во время урагана? Или космическую капсулу, готовую врезаться в Солнце и поубивать всех, кто находится на борту?

Лучше всего в таких случаях затащить корабль в Ворота целиком. Если это истребитель, мы сажаем его с помощью тормозных колец. Самолет останавливается, мы выковыриваем оттуда пилота — как правило, порядком ошалелого, — а затем, в зависимости от места крушения, либо сажаем за штурвал слизняка и катапультируем самолет назад, на одну тысячную секунды позже момента перехвата, либо попросту выкидываем машину на свалку. Все суда, сгинувшие бесследно, кончают свою жизнь на нашей помойке. Зачем отправлять их назад? Чтобы протолкнуть обратно через Ворота океанский лайнер, требуется уйма энергии. Поэтому не удивляйтесь, если затонувший «Титаник» так никто и не найдет: вон он, на свалке, ржавеет себе потихоньку.

А рядышком с гордостью Кьюнарда [4] Самуэль Кьюнард (1787–1856) — английский судовладелец, основавший первую регулярную пароходную линию через Атлантический океан. — звездолет двадцать восьмого века.

Свалка имеет форму треугольника со сторонами в пять миль и буквально битком набита всевозможными видами наземного, морского, воздушного и космического транспорта. Прямо перед мной валялись четыре реактивных самолета, доставленные, если мне не изменяет память, из настоящего Бермудского треугольника.

Вид у них был довольно жалкий. Их выкинули сюда лет пятьдесят тому назад, и воздух, насыщенный химикалиями, не пошел им на пользу. Кислотный дождичек в нашем славном будущем шутки шутить не любит.

— Я по натуре прирожденный историк, — неожиданно сказал Ковентри. Я уставилась на него. Поведай он мне, какой подарок ему хотелось бы получить от Санта Клауса на Рождество, я и то удивилась бы меньше.

— Да ну? — глупо спросила я.

— Ей-Богу! Разве может быть на свете более достойная профессия, чем историк Последнего Века?

А также более бесполезная, подумала я, но смолчала. Предназначением историков, как я понимаю, всегда была передача знаний и традиций будущим поколениям. Составлять исторические компиляции, не рассчитанные на потомков, — занятие, по-моему, довольно скучное. Мартин словно прочел мои мысли.

— Я понимаю, что родился не в тот век, — признался он, впервые взглянув мне в глаза. — И все-таки не могу не сокрушаться. Представляешь, какую летопись можно было бы написать об этом! Какой пример несгибаемости человеческой воли в назидание потомкам!

Он показывал на остатки баркаса викингов, в перехвате которого я участвовала не более полугода назад. Густая взвесь, нежно именуемая у нас воздухом, прогрызла в корпусе зияющие дыры. Строить в наше время лодку из дерева — все равно что делать ее из сыра.

— Смогла бы ты выйти в Атлантический океан на таком… на такой…

— Да, да, я понимаю, о чем ты. Но ты не знаешь того, что знаю я: это был настоящий корабль дураков. Тебе-то не пришлось общаться с капитаном берсерков Ларсом Головорезом. Он заявил мне, будто Тор повелел ему отправиться в Гренландию. И поскольку плавание было боговдохновенным, Ларс не стал утруждать себя кораблевождением, хотя в навигации он смыслит больше, чем я думала. Я подобрала его суденышко, когда оно застряло во льдах северных широт. Через пару дней экипаж начал бы дохнуть с голоду и пожирать своих товарищей, находящихся на пути в Валгаллу. Кстати говоря, вонища на этом…

— У тебя ни капли романтики за душой, Луиза.

Я задумалась.

— Не могу позволить себе такой роскоши, — сказала я наконец. — Слишком много дел еще надо переделать.

— Вот и я о том же. У тебя с Ларсом немало общего, осознаешь ты это или нет.

— Надеюсь, от меня не так воняет.

Самые мои удачные реплики вечно пропадают втуне. Мартин продолжал, словно бы и не слышал меня.

— Я ни у кого не встречал такой силы воли, как у тебя, Луиза. Конечно, на Земле не осталось больше рубежей, которые можно раздвинуть. Ты способна всего лишь отодвинуть дату окончательного финала на день или неделю. Но ты не опускаешь рук.

Я даже засмущалась. Он был прав только в одном: мне действительно не по душе романтические бредни о судьбе человечества, о божествах или славных парнях, побеждающих в финале. Мне-то судьба и ее фортели известны не понаслышке, и я вам прямо скажу: паршивая это штука.