Алла Конова - Голос вечности

- А сейчас вы увидите самое интересное...

Они прошли в затемненную комнату. На экране появилось изображение, плоскостное, но отчетливое и цветное, такое, как в древнем кино.

- Это наше последнее достижение. Узнаете?

Ландшафт казался диким. Камни и скалы. На полотне расширялись безлесные выжженные плоскогорья. И розовая даль неба.

- Джолия... - одним дыханием шепнул Павел.

Островерхая трава и ползающие "камни". Могилы Нины Александровны и Саши.

- Это первый опыт получения точных снимков планет

Павел был ошеломлен.

- Значит, теперь, чтобы увидеть далекие миры, не надо стремиться в Космос?

- Не совсем так... То, что увидит, прочувствует человек, не уловить никакой машине. Это как бы схема человеческих ощущений, того, что мы могли бы воспринять непосредственно там...

Павел плохо слушал, жадно всматриваясь в знакомые очертания скалистых массивов Джолии. Он чувствовал на коже зной ее горячего воздуха, горьковатый запах травы щекотал нозлри.

- Установка называется Орлин. В честь вашей спутницы, а лучи, благодаря которым это стало возможным, - павлоны...

- Как? - переспросил Павел.

- Павлоны. В честь вас. Нейтральное излучение, вырабатываемое "камнями". Вы его начали исследовать первым...

Павел встрепенулся.

- Эти лучи?! И они уже используются?

- Как видите!

В этом откровении была радость и горечь. Каким могучим стал человек, коль так молниеносно входят в технику наисложнейшие открытия! И в этом последнем есть и его, Павла, вклад. А горечь? Почему же все-таки горечь?

Сможет ли он равноправно жить в стремительном, неутомимом темпе этого времени: новые открытия, теории, гипотезы и доказательства - все новое, новое и новое... Угнаться ли ему? Догнать ли? А для них - это размеренный темп будней.

Ночь в Паласе Наблюдений оставила после себя смутное воспоминание о чем-то необыкновенно грандиозном, таком, что он вряд ли сможет постичь.

И когда они, возвращаясь, парили над океаном, Павел больше не просил опускаться в бушующие волны или же взлетать вверх, чтобы лучше оглядегь водную ширь. Ему было все равно. Раньше он никогда не ощущал одиночества...

Киев...

Здесь прошло детство Павла, наступила юность, отсюда начался путь в неведомое.

Владимирская горка. Памятник Крестителю. Одно это место осталось прежним, тихое, все в зелени, и Днепр перед глазами... Как и раньше, здесь много туристов...

Бесконечно далеко ушло это "раньше"! В эти минуты ему до слез хотелось, чтобы оно вернулось и все оказалось только сном. Но явью была июльская жара, и голубой Днепр, и запах листьев, и мертвая тишина города - тоже реальность. И вдруг неудержимый смех. Павел вздрогнул... И только в эту минуту заметил девушек. Их было трое. В ярких красочных платьях они стояли на самом краю обрыва. Там, покрытая яркой зеленью, гора падала к реке. Он не улавливал значения радостных возгласов. Но понял. Этот уголок Земли - единственный кусочек его прошлого. А для них - общение с далекой молодостью мира. Давно ушедшая эпоха для тех, кто приходит потом, не оставляет ни тоски, ни сожаления. Только этап на вечной дороге Борьбы, одно устремленье вперед, подвиги и чистота желаггий.

Все остальное сметает время.

Павел спустился на Крещатик и медленно двинулся к университету. Родные, бесконечно дорогие стены. Портреты. Его, Павла, и Саши. Потом большая фотография дочери - Людмилы Павловны Зарецкой, доктора физико-математических наук, заведующей кафедрой теоретической физики. Очень худенькая белокурая женщина. Люди, наверно, говорили, что она похожа на него. Эта женщина - продолжение его жизни. Где они, его потомки? Затерялись в течении веков. А он задумался перед ее портретом.

В огромной аудитории полутемно и прохладно. А за стенами здания - зной. "Жнива", - говорили когда-то. Павел поднялся на кафедру. Сколько раз он стоял здесь? Говорил о парадоксе времени, об относительности длин... И вот сейчас он опять за кафедрой. А говорить некому и, наверно, нечего. Он сказал уже все, что мот, что должен был сказать.

Два портрета смотрят со стены: его и дочери. Они очень похожи. Но он не в силах признать в этой пожилой женщине свою дочь, потому что не знал, не ласкал ее ребенком...

На бульваре Шевченко, расправив в небо пышные кроны, замерли в духоте каштаны. Сколько вам лег, каштаны? Сколько?

Павел подошел неожиданно. Леа даже растерялась. Он остановился, опустив руки на стол, и смотрел ей прямо в глаза.

Этот человек из прошлого совсем не вызывал в ней чувства соприкосновения с древностью. Этот человек из Космоса казался ей самым земным из всех людей. Она наизусть помнила пройденные им космические трассы. Но он был неотделим от Земли.