Константин Бояндин - Последний час надежды

— Вы… знаете, что её не было?! — поразилась она.

Я вновь кивнул.

— Я не понимаю… — призналась София. — Надпись здесь, я вижу… но её не было. Точно не было!

Я кивнул в третий раз. Не улыбаясь.

— Кто вы, Брюс? — прошептала она. — Почему мне кажется, что я вас давно знаю?

От ответа меня избавил появившийся Жан. В руке его была бутылка. Шампанское. Я вновь сосредоточился…

— Странно, — Жан оторопел. — Я и не думал, что у нас есть коньяк… София, представляешь — я взял, и не заметил, что…

Он осёкся. София смотрела на бутылку, а на лице её проступало понимание. Она повернула голову, посмотрела мне в глаза. Едва заметно улыбнулась.

— Мне только капельку, — попросил я. — Тысяча извинений, но мне уже пора.

Мы выпили. Жан ещё раз пожал мне руку, и я направился к выходу. София вновь отослала Жана прочь, за каким-то пустяком — и подошла поближе. Я уже стоял на пороге, в плаще и шляпе.

— Брюс, — она опустила голову. — Это чудо. Настоящее чудо. Вы должны вернуться сюда. Обязаны.

— Я вернусь, — кивнул я, — и, если повезёт, не один.

— Доминик, — произнесла она вполголоса. — Её зовут Доминик, верно?

Изловить Доминик оказалось непросто. Никто не знал, где она, хотя все знали: где-то в Париже. В конце концов я решил довериться интуиции. На третьей утро, проходя мимо одного небольшого кафе возле музея Пикассо, я заметил её автомобиль, стального цвета «Foudre» выпуска две тысячи девятого года. Разумеется, стального цвета, какого же ещё?

Я вошёл в кафе. Девять утра; в этот час здешние кафе уже открыты, но пустуют. Она сидела шагах в трёх от входа, за столиком; я вздрогнул — всё та же лёгкая куртка, брюки, шарф в полтора оборота. На столе перед ней стояла чашечка кофе, рядом — стопка газет.

Голос мой осип. Я кашлянул, она не обратила внимания. Бармен вопросительно поднял взгляд, я махнул рукой — всё в порядке.

— Иреанн Доминик де Сант-Альбан? — спросил я. По-галльски, если можно так сказать. С галльским выговором.

Она медленно повернула голову. Сняла тёмные очки. Взглянула мне в лицо, улыбнулась.

— Ирэн-Анна Доминик де Сен-Блан, — поправила она. — Мне знаком ваш голос, мсье…

— Деверо. Брюс Деверо, к вашим услугам.

Она протянула руку, продолжая улыбаться, я поклонился и прикоснулся губами к её ладони. Почувствовал запах жасмина.

— Садитесь, — она указала на соседний стул. — Слушайте, откуда я вас знаю?

Я хотел было ответить, как…

— Мадемуазель де Сен-Блан? Прошу вас, только два слова…

Репортёр. Вбежал с улицы. Камеры стали теперь настолько мелкими, что опознать журналиста можно только по поведению.

Доминик что-то прорычала, не разжимая зубов.

— Ненавижу! — бросила она, глядя на меня. Схватила свои вещи и бросилась, но не улицу, к машине, а на кухню. Улыбающийся бармен распахнул перед нею дверь и захлопнул её перед носом репортёра.

Секунд через десять на улице коротко взревело, взвизгнуло. Мне не требовалось оглядываться, чтобы понять — «Foudre» там больше нет.

Бармен подошёл ко мне. Поставил передо мной рюмку коньяка. Опять коньяк…

— За счёт заведения, мсье. Вы первый, на моей памяти, кому мадемуазель Доминик предложила присесть.

— И давно вы её знаете?

— Семь лет, мсье. Она бывает у нас два раза в неделю.

Семь лет?! Что-то не так.

— Можно газету? — попросил я, ощущая, что руки начинают дрожать. Бармен кивнул и через минуту передо мной на столе появился выпуск «Монд». Господи… двадцать девятое августа две тысячи шестнадцатого года. Как я не обратил на это внимание? Я поспешно добыл свой «блокнот», открыл, включил…

Две тысячи шестнадцатый. Повсюду. Я механически ставил даты, не вчитываясь. Настолько привык к «стартовому» две тысячи десятому?

— Не волнуйтесь, мсье, — посоветовал бармен. — Она отыщет вас. Сама отыщет. Я видел, как она смотрела на вас.

Я кивнул, допил коньяк и распрощался.

Прошло всего полчаса. Я шёл по тротуару, ни о чём не думая. Смотрел по сторонам. Всякий раз Париж меняется, всякий раз мне хочется обойти его весь. Пусть даже это не Ле-Тесс. Когда «Foudre» затормозил рядом со мной, я не удивился.

— Садитесь! — крикнула она. — Давайте же!

Я уселся. Она бросила на меня короткий взгляд.

— Пристегнитесь, — велела она. — Вы нужны мне живым.

Я едва успел выполнить приказание, как меня вжало в сидение так, что рассмеяться не вышло. Так, что-то среднее между карканьем и смехом.

Минут через десять, чудом избежав нескольких столкновений, Доминик остановила машину. Я огляделся. В Ле-Тесс этот парк назывался Мон-де-Вельер.