Тадеуш Конвицкий - Зверочеловекоморок

Тогда я подтянул к подбородку колени и с силой их распрямил. Терпа отбросило на добрых несколько метров. Он стал тяжело подниматься, хватаясь за острые края гранитной глыбы, глядя на меня страшно выпученными глазами, которые никак не могли вернуться в орбиты.

– Паныч! Камнем его, камнем! – кричал Кон-стантий.

Терп послушно принялся шарить вокруг себя, но не успел ничего найти, как я с размаху на него навалился. Он застонал, скрючился, пытаясь закрыться, но я уже крепко сжимал его вспотевшее горло. По волосам у него бежала букашка. Я почувствовал, что на руки мне что-то закапало. Терп смотрел на меня голубыми, словно облупленные голубиные яйца, глазами. Они были какие-то голые, стеклянистые, умирающие и, казалось, силились что-то сказать.

– Отпусти, отпусти! – Кто-то лихорадочно клевал меня в спину. – Убьешь человека!

И я отпустил. Медленно поднялся, нечаянно наступив Терпу на руку. Эва стояла спрятав лицо в ладони, плечи ее судорожно вздрагивали. Себастьян беспомощно гладил девочку большой, кошмарно кривой лапой, а седенький старичок покатывался со смеху, утирая обильные слезы.

– От раскуролесились, от молодость, от дурость.

И тут Эва, точно обезумев, бросилась вниз к реке. Она летела по склону холма, а потом по заболоченному лугу, как листок белой бумаги. Стайка птиц рассыпалась перед ней с резким криком, но снова вернулась, вероятно у них поблизости были гнезда. Себастьян кинулся за Эвой вдогонку. Он мчался, как носорог, с рычанием, похожим на отдаленный гром. Все вокруг, казалось, оцепенело, скованное каким-то страхом, болью, каким-то дурным предчувствием.

Я догнал их на самом берегу. По черному жирному обрыву они скатились в воду, в которой отражалось небо и высокие облака.

– Надо держаться вместе, тут может быть глубоко, – крикнул я.

– Ты прав, – опомнился Себастьян. – Река сильно разлилась.

Я протянул Эве руку, но она резко ее оттолкнула.

– Ненавижу,– прошипела.

Вода начала нас сносить. Мы ухватились за шкуру Себастьяна, который энергично перебирал передними лапами, демонстрируя классический собачий стиль.

– Погодите, аманы! – певуче кричал где-то за кустами серебристый старец. – Куда вас черт понес? Вы еще не сказали, где живет наш Винцусь!

– Вашего Винцуся добрые люди давно удавили! – рявкнул Себастьян.

Нас вынесло на середину реки. Прозрачные водяные пауки скользили по гладкой поверхности, точно на лыжах.

– Это как же так? Быть не может, – негромко причитал Константий, пробираясь сквозь густой ольшаник. – Он не по злобе. Он всех любит.

Себастьян натужно сопел и все быстрее колотил лапами по воде. В его словно налитых чернилами глазах притаился панический страх. Но до берега было уже недалеко. Мы попытались встать, но слишком рано и не достали дна. Я хлебнул не меньше литра воды. Наконец мне удалось уцепиться за нависавшие над водой шершавые ветки. Тяжело дыша, мы вскарабкались на согретую солнцем лужайку, по которой скакали какие-то веселые птички на страшно тоненьких ножках.

– Уже день, – сказал Себастьян, а я с удивлением заметил, что он избегает моего взгляда. – Пошли, нам еще идти и идти.

Но тут на другом берегу кто-то застонал, а может, заплакал. Эва вдруг уселась в высокую траву, называемую кукушкиными слезами. Мы услышали треск ломающихся веток.

– Эвуня! – крикнул Терп. – Не уходи! Поиграем в серсо, сходим за медом на пчельник, а вечером будем считать падающие звезды!

Эва поспешно вскочила и в панике заметалась по лугу, точно ища выход из запертой комнаты.

– Эвуня, ты там без нас пропадешь! Не уходи! Раздался громкий всплеск, и под кустами ольшаника что-то забурлило.

– Помогите! – с трудом разобрали мы невнятное восклицание. – Эвуня, дай руку!

– Он тонет! – крикнула Эва и бросилась обратно к реке.

Мы с Себастьяном помчались за ней, не обращая внимания на хлеставшую нас высокую крапиву. Эва беспомощно барахталась в жирном черном иле.

– Помогите ему, почему вы стоите?

Но кусты ольшаника были неподвижны, вода бесшумно бежала на юг, к городу, в горячем насыщенном запахом мяты воздухе плыл, покачиваясь, обрывок белой паутины, предвестник бабьего лета.

– Он утонул! Навсегда утонул,– зарыдала Эва.

– Наверно, вернулся на свой берег, – тихо прошептал Себастьян.

– Нет, утонул, я знаю.

– Никто ничего точно знать не может. Нам пора возвращаться, – неуверенно сказал я.

– В усадьбу?

– Нет, к себе.

– Ты никогда не забудешь его имени. Помнишь почему?