Полина Копылова: Святая, чужая, суженая (= Пленница тамплиера)

Ей было все не отдышаться - сердце дергалось и сбоило, перед глазами шли жидкие круги. Насильник сидел на полу у косяка, жалкий в женском обличье, голова закинута, весь перемазан кровью из разбитого носа. Кретин рыжий. Удивительно, как Судия не вышел из себя: высокие скулы покрылись пятнами, глаза сузились, рука не отпускала меча. На стражниках лица не было. В дверях скулила девчушка, завернутая в Лианов плащ. - Вас, Лиан, - голос Бреона был едва узнаваем, - я больше не желаю видеть под моим кровом. Но прежде, чем покинуть замок, вы прилюдно испросите у оскорбленной вами женщины прощения. На коленях. Если она соблаговолит вас простить, вы отправитесь на все четыре стороны. Если нет - я буду вынужден вас судить. Девица за легкомыслие будет высечена и отослана из замка. Воинов ожидает казнь без суда, ибо они пренебрегли долгом. Он дождался, пока всех выведут, и с усилием нагнул голову: шея слушаться не желала: - ШъяЛма, я, как хозяин этого дома, приношу вам извинения за случившееся бесчинство, и клянусь, что не допущу такого впредь. - Да Бог с ним, Бреон. Он, как я в залу вошла, на меня дикими глазами уставился. Вы ли виноваты? А кто иной? Если за жестокость брата ему было неловко, то теперь откровенно стыдно: ведь сам упросил ее спуститься, хотя она на его глазах зашлась от кашля. - Бреон... - Я весь внимание. - Хочу вас просить: не велите сечь эту девку, - ШъяЛма словно против воли улыбнулась, - что она такого сделала? - Пренебрегла своим долгом и добродетелью. Улыбка застыла на губах ШъяЛмы - была уже не нужна, а все держалась, хотя обведенные лазурью глаза наполнил сумрак. - Как вам будет угодно, Судия... Но я бы так же не хотела прилюдно унижать Лиана. Едва ли это будет по нраву вашим домочадцам. - Я защищаю справедливость. Здесь нельзя делать уступок. - А милосердие? Он снова вспыхнул. - Ваша доброта, ШъяЛма, приводит меня в восхищение. Однако, покусившись на Вас, Лиан и прочие подвергли угрозе Пресвитерианство. Это непростительно. Бреон гневно сжал губы. Он сроду не менял своих решений - не изменит и ныне. Однако поневоле он признался себе, что помимо великого гнева им владела мелкая злоба на дуру, очарованную Лианом, и на бесстыдника Лиана, которому скотская прихоть важнее чести. Хотя... Вот что можно сделать. - Скажите мне, ШъяЛма - как вам показались песни Лиана? Она пожала плечами, удивленная поворотом беседы. - По правде сказать, все на один напев. - И улыбнулась, теперь непринужденно. Ему опять стало совестно: кругом виноват. - Я обяжу его сложить в вашу честь песню. Это не кажется вам унизительным? - Как вам будет угодно. - Я рад. Он был рад, что она не пала духом; что не кашляет. Учтиво пожелав ей спокойной ночи, Бреон отправился к Лиану. В темнице Лиана был свет и слышались голоса: Лиан и... Этельгард. Он остановился, удивленный, сделал знак встрепенувшемуся стражу - мол, тише, и встал за дверью. В отличие от ШъяЛмы, Лиан духом пал. Он рассказывал Этельгард о случившемся, переслаивая речь вздохами. Этельгард увещевала: "Лиан, да как можно было, или не знаешь, зачем она здесь?". И тут Пламенника понесло. "Вы живете с ней обок, дама Этельгард, разве вы не замечаете, что она каждым взглядом вас оскорбляет? Ведь именно за это Сигрид потчевал ее плетьми! Да, гнев помрачил мой разум... Но я, ей-Богу, на пики бескольчужной грудью брошусь, а прощения у нее просить не стану, как ваш супруг велел!" Этельгард внимала. Бреону хорошо было слышно ее глухое дыхание. Почему она не возражает, она, женщина, которую насилие должно ужасать?! И почему он, Судия, не видит в поведении пленницы ничего оскорбительного? Да, она скрытна. Порой дерзка - и на ее дерзость не сразу ответишь: ее суждения неожиданны, непривычны. А как еще ШъяЛма должна себя держать? Дни напролет лить слезы? Всем вокруг восхищаться - притворно, потому что у горцев лучшее оружие, лучшие ткани. Да, они угоняют из завоеванной земли мастеров - и что с того? Чужое мастерство им преданно служит. Этельгард злится на то, чего не умеет понять. Шальной Лиан ей понятнее еще бы, она его знает с младых ногтей. Бреону стало горько. Как будто его обманули. Тем временем Этельгард от увещеваний перешла к утешениям. Судия потихоньку удалился в опочивальню, и там сбросил тяжелые одежды прямо на пол. Слуг видеть не хотелось. Он не сомневался, что Этельгард дословно передаст ему весь разговор, что одобрит придумку с песней. Но в душе она сохранит бессловесную неприязнь к ШъяЛме. Когда она пришла и начала взволнованно выгораживать Лиана, Бреон неожиданно для себя оборвал ее на полуслове, сказав, что решение его неизменно. Про искупительную песнь он и не помянул.