Алексей Корепанов - Обыкновенная прогулка

Возле Дракона Эдгар остановился и хлопнул ладонью по тугой шине.

- Привет!

- Добрый день, - незамедлительно отозвался Дракон. - Наконец-то. Прочитал мои э-э... мемуары?

- Не до конца, - честно признался Эдгар и сел на широкую подножку кабины.

- Ну и как?

С Драконом можно было говорить откровенно. Дракон не обижался,

не разглагольствовал об уязвленном самолюбии, был не тщеславен (в известной степени) и ценил искренность. Этим он выгодно отличался от некоторых деятелей с гипертрофированным самомнением.

- Вообще-то не очень. Слабовато. Слог не ахти какой, так, нечто бледное. Хотя, в общем, мне понравилось. Но главное - цель непонятна. Зачем написано?

Дракон молчал. Это не значило, что он обиделся. Это значило, что он размышляет над словами Эдгара. В радиаторе у него что-то побулькивало.

- Терзают муки слова, - промолвил Дракон со вздохом. - Невозможность выразить. Неадекватность...

Дракон любил строить свою речь подобным образом, даже порой излишне щеголять всякими многозначительными солидными словами. О континууме он тоже любил порассуждать и вообще говорил довольно много, что, вероятно, проистекало из недостатка общения.

- Никак не могу снять противоречие между тем, что чувствуешь,

что хочешь выразить, - продолжал Дракон, - и тем, как это выглядит потом на бумаге. Скажем так: богатство внутреннего мира и убожество внешнего выражения. Муки слова. Муки при попытке выразить чувство символами. Я знаю, что в этом далеко не оригинален, но факт остается фактом. Приходится признать. Идеал так же далек, как собственный затылок.

(Дракон был сторонником теории замкнутой Вселенной, в которой

дальше всего от наблюдателя, естественно, отстоит собственный затылок).

- Это не самое страшное. - Эдгар вздохнул. - Это не самое страшное... К адекватности можно приближаться, совершенствуя мастерство, постоянно упражняясь, это поправимо. Другое хуже. Гораздо хуже. Когда хочешь что-то сказать, а сказать-то и нечего, выразить нечего. А самое страшное - когда д у м а е ш ь, ч т о е с т ь, ч т о с к а з а т ь, а сказать нечего. Вот тут уж ничего не поможет, дружище Дракон. Можно писать по десять часов в день, можно превзойти всех в художественных красотах, но когда нечего сказать другим...

Они помолчали. У Эдгара опять несколько испортилось настроение.

Он задумчиво глядел под ноги, на асфальт, а Дракон деликатно выжидал, когда Эдгар заговорит.

Все сказали поэты еще до меня. Все чувства воспеты еще до меня. Повторяться обидно и ясно одно: очевидно, молчать суждено...

- Ладно! - Эдгар махнул рукой. - Это Двойник пытается мне субботу испортить. - Давай о другом поговорим.

И они поговорили о другом. Дракон делился своими творческими планами, сетовал на нехватку времени и заказал Эдгару ряд монографий по истории Ренессанса, "Песнь о Нибелунгах" и "Испанскую поэзию в русских переводах", а Эдгар рассказал Дракону о своем пребывании в Городе Флюгеров и неудавшейся попытке общения с Марсианским Сфинксом.

Дракон проявил живой интерес к сообщению Эдгара и, в свою очередь, поделился некоторыми фактами из жизни Марсианского Сфинкса.

Вот что поведал Дракон. В стародавние времена водил он знакомство со сфинксом египетским, а тот, в свою очередь, приходился какой-то там родней Марсианскому Сфинксу. А Марсианский Сфинкс уже в те годы обитал на Марсе, в районе Кидонии, и занимал высокую должность Великого Верховного Координатора марсианского общества. Марсиане жили себе, припеваючи и, благодаря мудрым советам Сфинкса, не знали особых бед и забот. В пище они были неприхотливы, вполне удовлетворялись единственным своим продуктом питания, похожим на земную капусту белокочанную, поэтому жили безбедно, занимаясь большей частью литературой, живописью, музицированием и сооружением изящных каналов, что было для них сродни нашей художественной резьбе по дереву. Марсианский Сфинкс, он же Великий Верховный Координатор, вовремя указывал беспечным марсианам оптимальные варианты решения тех или иных производственных вопросов, и все было к лучшему в том лучшем из миров.

Но в одно далеко не прекрасное утро марсиане оказались жертвами киберофобии, сейчас ставшей известной уже и землянам. Сущность ее в том, что машина неизменно отмечает все ошибки людей и сообщает им об этом с безжалостной "нечеловеческой" искренностью и категоричностью. Подобное поведение машины, в свою очередь, вызывает у обслуживающего ее персонажа комплекс неполноценности.