Алексей Корепанов - Обыкновенная прогулка

А еще у него замирало сердце от такого названия: "Летящая звезда Барнарда". Объяснить он себе этого никогда не пытался, да и нужны ли тут объяснения? Он не искал никаких связей между собой и тремя этими словами, не создавал никаких образов ( "Скажи, звезда с крылами света..."), - а сердце все-таки непонятно замирало, как замирало оно при виде склоненной головы Юдифи в Эрмитаже. В мире сколько угодно необъяснимых вещей и все попытки препарировать их по законам логики столь же неуместны, сколь неуместно и даже жестоко выяснять, как могла проспать сто лет красавица, уколовшаяся о веретено, или какие компоненты входили в состав напитка, что сгубил Изольду и Тристана.

Итак, неустроенность. Не изводил он себя, конечно, никчемными раздумьями, не терзался и не собирался играть незавидную роль героя блеклой трагедии, не более похожей на жизнь, чем лубочные картинки с известными лебедем и Ледой. Так, неуютно иногда становилось под вечер, когда ложился на стены комнаты свет городских огней. Может быть и похожи были эти огни на звезды, но как ни всматривался он в их узоры - не находил там Летящей звезды Барнарда, от названия которой щемило сердце. Или не было там такой звезды, или не мог он ее разыскать.

Да, проходили годы, но Летящая звезда Барнарда еще ни разу не заглянула в его окно.

Серое небо неласково смотрит на город. Тысяча улиц. Сто тысяч домов.

Миллионы нахмуренных окон. Визг тормозов, гул моторов, подошв

нескончаемый шорох, пятна реклам, светофоров, одежд разноцветнейших

ворох... И над асфальтом, бетоном и сталью, в пространстве высоком,

черные птицы летят, летят неизвестно куда. Землю прижали тяжелой пятой города.

Разве найдешь в бесконечных безликих парадных эту заветную дверь, за которой укрылась Она? Разве найдешь в равнодушных бетонных громадах, в дебрях квартирных, подвалах, средь лестниц каскадов ту, что зовет за собою, являясь в предутренних снах? Надежды уходят. Летят неизвестно куда. Прочно стоят разрушители грез - города...

Он проблуждал много лет в недрах домов-исполинов и

разыскал, наконец, эту заветную дверь. Долго звонил и стучал,

ждал в подъезде пустынном множество дней и ночей, нескончаемо длинных, тщетно надеясь - и только теперь понял, что дверь заперта навсегда.

Изгнали Мечту города и шеи своих фонарей наклонили повинно...

Он встал и вышел под мелкий дождь, подняв воротник плаща.

Хорошо было просто ни о чем не думать. Просто бродить по дорогам, просто гулять по лесу, просто сидеть на бревне, прислонившись спиной к заборчику и разглядывать кур, копающихся в грязи. Хорошо еще было зайти вечером в тот самый невзрачный клуб, сесть в уголке и смотреть, как танцуют под неожиданно новенькую, с полированными боками радиолу.

Навсегда затерялась в марсианских пустынях Аэлита, в сонных водах океана исчезла Бегущая по волнам, угасла Летящая звезда Барнарда и прекрасная Юдифь равнодушно попирала голову врага. Все было понятно и совершенно определенно - и все-таки, черт возьми, неужели прошло время Аэлит?!

Он вновь вышел к дороге и, поколебавшись, направился назад, к дому.

До самого вечера он колол дрова, весело и бездумно взмахивая топором, потом поужинал с немногословной бабкой Шурой и лег спать. За окном еле слышно нашептывал вечерние сказки мелкий дождь, из клуба доносилась музыка и негромко стучал будильник на столе.

Когда он проснулся ночью, дождь и музыка уже стихли, и только будильник торопливо отсчитывал время, отсчитывал машинально и размеренно, непонятно для кого и зачем. Он сидел, обхватив колени руками, сидел в полной темноте и продолжал любоваться прекрасным лицом. Потом лицо исчезло, и он понял, что оно приснилось ему. И поняв это, он вспомнил сон, вернее, не сон, а тот его обрывок, который только и в состоянии удержать память ведь все остальное обязательно забывается при пробуждении.

Обрывок сна был отчетлив и ясен. Ему только что снилось прекрасное женское лицо, похожее на лицо Юдифи, каким изобразил его великий Джорджоне. Он вспомнил слова, которые шепнула Юдифь.

"Я -Летящая звезда Барнарда".

Он сидел в темноте и грустно улыбался. Он знал, что

она могла произнести и другое имя. Аэлита. Или Бегущая по волнам.

Во сне ведь все возможно. Во сне мы приобщаемся к лоскуткам какой-то иной реальности, которая только в них и способна проявить себя, чтобы исчезнуть утром. Он грустно улыбался и смотрел в темноту.

Утро оказалось таким же серым, как и предыдущее, оно медленно вползло в комнату, вытеснив темноту, и небо еще плотнее прижалось к земле, словно стремясь растворить ее в своей серости. Он попрощался с бабкой Шурой и открыл дверцу автомобиля. Мотор