Алексей Корепанов - Перед выбором

- Здравствуйте, Ральф.

Картина ожила. Плавно тронулись с места облака, закачались верхушки сосен, золотистый листок оторвался от ноги девушки и медленно порхнул в траву, покачиваясь и кружась. Светлые волосы взвились от порыва ветра и снова упали на плечи. Девушка сделала шаг к Ральфу.

"А царство мое было тут?.. Царство мое - тут?"

Шаг, еще шаг. Воздух прозрачен, в лесу тишина. Вот двое на лесной поляне: высокий широкоплечий покоритель космоса и светловолосая девушка. Кажется, у покорителя космоса довольно глупое выражение лица - улыбка аж до затылка. Даже губам больно.

Он постарался согнать с лица эту глупую улыбку - и не смог. Девушка уже стояла рядом.

А в мозгу - словно маленькие настырные молоточки: царство - тут, царство - тут, царство - тут. Стучат и стучат. "Неужели это мое сердце?" удивился он. "Прекратите", - сказал он молоточкам.

- Возьмите, это вам, - она протянула ему свой букет. - Я знала, что вы найдете мою избушку и придете.

Ральф эарылся лицом в сухие шуршащие листья. Лицу стало и щекотно, и колко.

"Царство - тут..."

Никак не согнать улыбку.

- Прошу в дом, Ральф.

Листья щекочут нос и подбородок, все опять застыло как на картине.

"Вот алмазная гора высотой в тысячу локтей, - всплыло в памяти. - Раз в столетие прилетает птичка и точит свой клюв о гору. Когда она сточит всю гору, пройдет первое мгновение вечности..."

Они идут, мгновенья вечности... Тропинка не кончится никогда. Первое, второе, третье мгновение... Под ногами, вокруг, над головой - вечность. Мы в вечности. Мы идем по тропинке, а она не кончится никогда.

По ней можно идти - вечность. Птичка прилетает и улетает... Куда?

Зачем? Ну и ерунда тебе лезет в голову, приятель! Никто никуда не летает, просто шуршат и щекочут лицо сухие листья. Шуршат целую вечность и будут шуршать всегда. И вообще, чудесно быть листком, золотистым листком, что упал в траву когда-то давным-давно. До нашей эры... Или раньше... Тропинка не кончится никогда. Не может кончиться. Как смешно перебирать ногами и стоять на месте. Ведь мы никуда не идем и не можем идти, мы же в вечности. Какой смысл шагать в вечности?..

- Что же вы остановились? Входите.

Скрипит деревянная дверь, а за ней - теплый полумрак. Да что же с тобой случилось? Перестань улыбаться, убери от лица оcенний букет и входи.

"Входите", - сказал он ногам и они переступили порог.

Темный, пропахший сухими травами коридор, еще одна дверь.

- Здесь я живу, Ральф.

Светлеют маленькие окошки. Кровать в углу словно застывшая морская пена. Деревянный покосившийся стол на трех ножках, рядом с ним - легкое кресло из тех, что стоят в залах ожидания космопортов; сядешь - и оно податливо прогнется, повторит очертания тела и застынет, будет поддерживать так неэаметно, что покажется - сидишь в воздухе. В углу мягко блестит черная поверхность старинного музыкального инструмента. "Пианино, вспомнил Ральф. - Это пианино". Возле двери - белые прямоугольники панелей кухни-автомата, рядом тускло светится дверца стенного шкафа. Между пианино и откидным столиком, на котором разбросаны разноцветные кубики микрокопий, объемная копия - три юные девушки, три грации, ласково обнялись и болтают о каких-то своих пустяках.

Ральф представил длинный зал, белые фигуры работы Стаджи, Торвальдсена. Вот сейчас девушки наговорятся, сорвутся с места и побегут вдогонку друг за дружкой, скроются в чаще леса; их смех серебряными колокольчиками пролетит сквозь светлые поляны, разнесется по полям, зазвенит над речкой. Три юные шалуньи до вечера будут резвиться на лугах и в лесах, а потом, утомившись, легко уснут где-нибудь в густых луговых травах безмятежным сном, присущим свежей, полной сил юности.

"Что с тобой? - еще раз спросил он себя. - И почему тебе хочется сравнить белый шарик обогревателя с осиным гнездом, прилепившимся под потолком? И представить, как по ночам, когда все уснет, оттуда вылетают маленькие золотые осы, горячие, словно капельки солнца, и начинают с тихим гулом сновать по комнате, согревая ее? А из глубины черной поверхности пианино в комнату смотрит космос, и в нем - далекое лицо с зелеными глазами. Лицо улыбается...

Мое первое детское увлечение... Девочка из книги. Я плакал, читая

о ее смерти, потому что я ее любил, я бродил по станции, как потерянный, и мама тревожно спрашивала, что со мной. А я молчал и твердил про себя: "Дануся умерла..." Я перечитывал "Крестоносцев", подсознательно надеясь, что конец внезапно изменится как по мановению волшебной палочки, и Дануся останется живой. Но Дануся умирала...