Алексей Корепанов: Следы на воде

Он вздрогнул и ветки слабо хрустнули под сжавшимися пальцами. Пень.

Еще один пень, именно там, где он должен быть. Где он был... тогда...

На него так удобно ставить ноги, если сидеть на

стволе березки, изогнувшейся наподобие кресла. Надо только посмотреть

еще левее и увидишь эту березку. Ведь именно она насорила вокруг

своими листьями. Как и тогда... Ну, посмотри же!

Еще один легкий поворот головы. Мускулы шеи онемели и поворот дался ему с трудом. Да, вот она, березка-сиденье... Всего лишь в нескольких шагах. Все так же, все так же, только тогда на этом пружинящем стволе сидела Таня, слегка покачиваясь, словно плывя над поляной, а он сидел на пне у ее ног и смотрел на нее - белую птицу в полете. Хотя руки Тани спокойно опирались на ствол, все равно она казалась ему белой птицей в полете. Или это пришло позже?..

"Подойди, убедись в реальности березы и пня, потрогай шляпку гриба, повороши муравейник", - приказал он себе, но не двинулся с места. Руки его ломали ветви, торопливо обрывали листья, а в горло кто-то затолкал кусок льда, который застрял и медленно разрастался. Вот он заполнил грудь, сковал руки, и руки перестали слушаться его, и отпустили ветви, и повисли бессильно... Вот он добрался до ног, и ноги тоже отказали ему, так что пришлось упасть в зелень травы, и мир заслонился желтым березовым листком, очутившимся перед глазами. Солнце уже не грело, а обжигало, трава оказалась колючей проволокой, а

тело - сплошной раной, раздираемой когтями образов прошлого.

"Стоп! - мысленно крикнул он. - Стоп!"

Это должно было подействовать, и подействовало, хотя и с трудом - ведь не могли же пропасть даром долгие

месяцы подготовки, постоянной кропотливой работы по овладению сложнейшим искусством - умением не терять самообладания и контроля над собой в любой, даже самой фантастической, самой невероятной ситуации. Он был готов ко всему, что могло преподнести ему неведомое... Ко всему? И к этой поляне с березкой-сиденьем, выпрыгнувшей вдруг из тоскливого колодца прошлого? А если сейчас ветер принесет из-за деревьев запах гари, что тогда? Запах гари от реки, с тлеющего холма.

"Спокойно! " - приказал он себе. Надо закрыть глаза, чтобы не видеть этого невероятного солнца, невероятного неба, невероятной поляны, надо закрыть глаза и неторопливо осмыслить все происходящее, найти какое-то логическое объяснение (потому что должна же быть логика, черт возьми!), выяснить кто он и почему он здесь, и что все это значит.

Он сел, привалившись плечом к дрогнувшему от прикосновения стволу.

Что-то легонько царапнуло его по щеке, потом еще, но он не открывал глаз, прислушиваясь к почти беззвучному падению сухих листьев.

Итак, вопросы - ответы. Спрашивай себя и отвечай себе, и анализируй, все ли правильно и логично в твоих ответах. О вопросах, вероятно, беспокоиться не придется. Сформулировать их несложно.

Он глубоко вдохнул теплый лесной воздух. Пахло августом, еле уловимым увяданием. Сначала самое легкое, как будто отвечаешь на вопросы анкеты. Пока не хотелось признаваться самому себе, что на сложные вопросы можно просто-напросто не найти ответа.

- Имя?

Он произнес это вслух и с трудом узнал свой голос. Больше он вслух не говорил.

Андрей Громов.

Здесь, кажется, все в порядке. В детском саду его называли Граммофоном, вероятно, найдя в его фамилии созвучие с этим полузабытым словом, хотя никто из детей и не знал, что оно означает. А когда он обратился к все-все знающей бабушке, та улыбнулась и легонько щелкнула его по носу: "Правильно зовут. Орешь, ровно граммофон, нет от тебя никакого покоя..."

Пойдем дальше.

Год рождения?

Тысяча девятьсот девяносто первый.

Здесь тоже перепутать что-нибудь трудно. Две девятки в центре,

две единицы по бокам. И снова детские аналогии: стражники-единицы зорко охраняют толстых доверчивых девяток, оберегая их от любых посягательств извне.

Так. Теперь коротко о себе.

Ну что ж, и это легко. В две тысячи седьмом окончил школу, через пять лет - институт космической автоматики, факультет систем контроля и управления, наш милый ультрасовременный СКУП. Весь остальной институт звал нас "ковшиками" - название факультета походило на это английское слово. "Ковшики" было непонятно и, конечно, нелепо, но прижилось накрепко, как часто бывает с нелепицами. После защиты дипломной работы я был оставлен при одной из кафедр факультета, а затем приглашен в НИИ того же названия. Там я работал над усовершенствованием систем контроля и управления космических аппаратов (этим же, впрочем, занимался и весь институт), а потом сам проверял наши системы на практике, в космосе, благо на здоровье жаловаться не приходилось и ни одна отборочная комиссия не могла ни к чему придраться. Создатель-испытатель... Так меня величали.