Алексей Корепанов - Станция Солярис

Нет, думал я, мы не сорняки Вселенной, не отбракованный материал.

Отнюдь! У нас хватило ума на то, чтобы выжить в самых трудных условиях, и мы процветаем, мы идем все дальше и дальше, раздвигая горизонты... Нет, мы не сорняки Вселенной, мы - ее посев, и мы проросли и окрепли. Просто мы когда-то приняли собственные представления о Контакте за истину, и теперь нам трудно переступить через эти представления, оказавшиеся ложными при первой же проверке.

Но ведь такое бывало уже не раз: Земля - центр мироздания, ярчайший бриллиант, сверкающий внутри хрустальных сфер девяти небес... В мире нет ничего, кроме движущейся материи... Световой барьер непреодолим... Все это не более, чем предположения. Не подтвердившиеся предположения. Мир, оказывается, устроен совсем не так. Однако же, прошли через это - и двинулись дальше. "Мы пойдем мимо - и дальше..." Кто это сказал? Кажется, озаренный космическим сознанием мощный Уитмен. "Мимо - и дальше". И так вот и идем все дальше и дальше, и будем идти до тех пор, пока существует Вселенная.

Мы не сорняки, мы - грызуны; вернее, разгрызатели. Разгрызать орехи наше призвание. И потому Вселенная придумала именно нас. Именно нас...

И хватит сидеть здесь, в институте, думал я, хватит ломать голову над результатами чужих экспериментов. Присоединиться к Гибаряну.

Составить свою - именно свою! - программу, согласовать ее с Гибаряном, заручиться его поддержкой - оттуда, с Соляриса, - и самому отправиться на Солярис, и попытаться вступить в диалог с его могущественным обитателем класса Метаморфа.

Я выбил пальцами дробь на перилах террасы, но тут же мои выросшие было крылья бессильно опустились.

Хари. А как же Хари? Ведь ее-то на Станцию никто не пошлет - не тот профиль. И в качестве жены она со мной отправиться никак не сможет, при нашем-то аховом финансировании. Расстаться? Не на день, не на месяц - на годы...

Заведет себе собаку? Заведет собаку. Или попугая... Или еще кого-нибудь...

Что-то заныло внутри.

Собственно, ничего нового я не измыслил. Подсознательно, подспудно все это давным-давно уже было во мне. А я все оттягивал, тянул, обманывая себя - из-за Хари.

Что важнее, что, черт побери, самое главное? Какая чаша весов перетянет?

Я не отвечал себе. Я просто еще до вопроса знал ответ.

Там, где сияют два солнца - красное и голубое...

Она поймет. Поймет, что в противном случае я когда-нибудь возненавижу ее - и все пойдет прахом... Она поймет. Должна понять.

...Не знаю, сколько я так сидел в неуклонно наступающей темноте, погрузившись в свои мысли.

- Крис, что ты здесь делаешь? - раздался вдруг за моей спиной негромкий и, кажется, чуть встревоженный голос Хари.

Я повернулся на своем табурете и обнял ее, прижавшись лицом к ее груди. Хари легонько погладила меня по голове, и у меня опять защемило сердце.

- Ты обиделся на меня? Да, Крис?

Я молча помотал головой. Я не обижался на нее - разве можно обижаться на любимого человека, с которым вскоре предстоит расстаться, и расстаться надолго?.. Может быть именно в расставаниях и заключается наше спасение? От расставаний становятся крепче те незримые нити, что связывают людей...

- Завтра мы полетим с тобой, Крис. Обязательно полетим на побережье.

Да, мы обязательно полетим. А потом я полечу уже без тебя, Хари.

Туда, где нет никаких побережий.

Хари говорила еще что-то, но я почему-то не мог больше разобрать ни слова - ее голос становился все тише, словно она удалялась от меня.

Руки мои внезапно потеряли опору и бессильно упали... Я почувствовал, что стремительно проваливаюсь в пустоту, как будто неожиданно рухнула терраса нашего дома. Я поспешно открыл глаза и в обрушившейся на мир непроницаемой мгле успел заметить только далекое расплывающееся бледное пятно, неумолимо теряющее знакомые черты. Еще мгновение - и это пятно, в которое превратилось лицо Хари, исчезло в нахлынувшем со всех сторон мраке. Я продолжал падать в никуда, не чувствуя собственного тела, - и тьма ворвалась в мое сознание и начала заливать и гасить его, как неожиданный ливень заливает костер...

Что случи...

2.

Все вокруг было каким-то странным и в то же время почему-то казалось вполне привычным, словно такое происходило уже не раз - и не только со мной. Я висел в пустоте, не ощущая своего тела, которого, возможно, просто не было, и меня, бесплотного, пронзал чей-то пристальный взгляд - не добрый и не злой, не торжествующий и не укоризненный; совершенно иной взгляд, не поддающийся никаким определениям. Я пытался укрыться от этого неподвижного взгляда, но мне это не удавалось и не могло удасться, потому что я не знал, что же такое я сам - лишенная всего бесплотность и бесформенность, нечто, растворенное всюду - и нигде...