Алексей Корепанов - Станция Солярис

Он повернулся и ушел в угол, к своим аппаратам. Сел там спиной ко мне и принялся листать какие-то бумаги.

- Простите, доктор Сарториус, я не хотел вас обидеть, - ощущая нечто, похожее на раскаяние, сказал я.

Он, разумеется, ничего не ответил.

В лаборатории делать мне больше было нечего... мне вообще было больше нечего делать на Станции - кроме того, чтобы продолжать эксперимент.

Я должен был вернуть Хари - но как? На электроэнцефалограф уповать больше не приходилось, тут я был полностью на стороне Сарториуса: не следовало надеяться на повторение пройденного. Требовалось что-то другое...

Пройдя по коридорам Станции, я остановился возле своей двери. И понял, что мне не хочется идти к себе, не хочется вновь замыкаться в своих воспоминаниях, мыслях, сомнениях и неоправданных надеждах. Что изменится от того, что я опять буду сидеть в своей кабине и бездумно смотреть в окно, на тяжелые волны, колышущиеся далеко внизу, под Станцией?.. Господи, если бы я был на его месте!.. Ну что ему стоит, этому вселенскому йогу, сделать так, чтобы вновь воплотились те дни!

Кресло в красном свете взошедшего солнца, и в кресле...

Я резко повернулся, сделал несколько шагов и постучал в дверь с табличкой "Д-р Снаут". Я просто не мог оставаться в одиночестве.

- Да! - раздался из-за двери приглушенный голос.

Я толкнул дверь и вошел к Снауту.

Из-под опущенных заслонок в окно сочился голубой день, наполняя комнату бледным неестественным светом. Тут было очень много всякой всячины несколько столов с компьютерами, составленные горкой стулья, лежащие под ними разноцветные дискеты, ящики с продуктами, беспорядочно разбросанные у стены раскрытые книги и еще какие-то предметы, грудами сваленные по всем углам. Снаут сидел в кресле у окна, закинув ногу на ногу и подпирая голову ладонью. На механическом шагающем столике перед ним стоял полупустой бокал с прозрачной жидкостью. Снаут был одет в сетчатую майку и светлые полотняные брюки с множеством карманов, и мне вдруг почудилось, что океан воссоздал момент нашей первой встречи, когда я, совершив стовосьмидесятикилометровый бросок с борта "Прометея", открыл дверь радиостанции, на которой был прикреплен прямоугольный кусок пластыря со сделанной карандашом надписью: "Человек". Боже, как давно это было!..

Безусловно, Снаут тоже почувствовал что-то подобное, потому что, увидев меня, он махнул рукой и произнес с нетрезвой усмешкой:

- Это опять ты, Кельвин... Опять ко мне... как тогда...

Я опустился на ближайший свободный стул, отодвинул ногой дискеты и в упор взглянул на него:

- Что ты будешь делать дальше, Снаут? Продолжать пить?

Он неуверенно поднял руку и медленно поводил пальцем перед своим лицом:

- Где это ты видел пьющих хорьков, Кельвин? Хорьки не пьют - они просто забиваются в свои норки и никого не трогают. И живут своими воспоминаниями. Ты понимаешь меня, Кельвин?

Я промолчал. Он оказался пьянее, чем я предполагал, и бесполезно было говорить с человеком, находящимся в таком состоянии.

Снаут потянулся к бокалу, поднес его к подрагивающим губам и сделал такой длинный глоток, что меня невольно передернуло.

- Кельвин!.. - отдышавшись, но все еще мучительно кривясь, с надрывом проговорил он. - Господи, что ты знаешь, Кельвин? Крис... Ты ничего не знаешь. Ничего! - он уставился в одну точку н начал медленно раскачиваться в кресле. - А ведь это ужасно, Крис... После того, как ты мне сказал... У меня ведь тоже появилась надежда... - Снаут отставил бокал и закрыл лицо руками. - Это ужасно, Крис... Любить - и ненавидеть... Желать возвращения - и с ужасом ожидать его... Крис, ты просто не представляешь... Это позор моей жизни... но это и все, что было в моей жизни... Я сам придумал... ее... Ты молод и ни в чем не виноват... перед своей... по крайней мере, виноват не так, как я...

Ты самый невинный из всех нас, Крис... Ты не ведал, что творил... А я ведал! Но если бы я знал... Если бы я знал! Да, для меня это было мучением, но я бы хотел вернуть ее... этот лоскут грязного белья...

вернуть! Потому что это мой лоскут, Крис! Мой... Зачем ты дал мне надежду?

Его прорвало. Я знал, что, придя в себя, он будет раскаиваться в своем нетрезвом откровении. И Боже мой, я так и не имел никакого понятия, что же за "гость", вернее, "гостья", была у него... И с чего я взял, что его история менее трагична, чем моя?

- Кельвин! - прохрипел Снаут, вновь судорожно хватаясь за бокал. - Я не хочу жить! Понимаешь? Не хочу! - он глотнул, поперхнулся и закашлялся.