Алексей Корепанов: Зачем

На работе он дважды ошибся при подсчетах, чего с ним прежде никогда не случалось. Наконец убрал брякнувшие косточками счеты, в сердцах хлопнул дверцей стола и до конца рабочего дня просидел без дела.

Домой он сразу не пошел, а до темноты пробродил по улицам, с надеждой вглядываясь в лица, отыскивая среди них то, изборожденное морщинами, бесконечно далекое, молодым уплывшее в небытие под мокрыми соснами у волжской воды. Сердце сжалось, заколотилось неровно, с перебоями. Вот оно это лицо.

Потом - вечер у него дома и напротив, по другую сторону стола, Пашка, давно похороненный и оплаканный друг, и как хорошо, что завтра выходной и можно хоть до утра по крупинке перебирать год за годом, извлекая из памяти дорогие обоим воспоминания.

Выжил Пашка. Оглушила немецкая пуля, наткнувшись на излете на каску, раздробила кость, но не убила. Не для него, видать, была предназначена. Отлежался, очнулся ночью под осенним дождем, не зная еще, что рота отступила и сырой сосновый лес стал немецким тылом. Полз всю ночь по скользкому мху, натыкался на деревья, терял сознание. К утру выполз к унылому кладбищу, приткнувшемуся в лесочке за околицей полусожженной деревни. Скатился, обессиленный, в приготовленную для кого-то могилу, перележал день, мучаясь от тупой боли в голове, а ночью одолел бесконечное поле - и опять в лес. Часто слышал неподалеку чужую лающую речь, треск мотоциклов, тяжелую поступь танков, но верил, что выползет к своим. И выбрался-таки на третьи сутки, а потом долго валялся в госпитале из-за того кусочка свинца, что приготовил для него фриц, да просчитался. Там же, на койке, узнал, что нет больше его роты, что почти вся она полегла на берегах матушки-Волги. Потом, конечно, воевал, встретил Победу в Берлине, хотя та пуля нет-нет да и напоминала о себе долгими головными болями. Демобилизовался, женился, вырастил двух сыновей, и вот приехал навестить старшего.

Разговор лился без конца и края, лишь раз прервался, когда

Пашка, Павел Иванович, звонил сыну, предупреждал, чтобы не волновались за него. К утру все же годы и усталость дали о себе знать. Решили ложиться спать и тут-то он вспомнил, благодаря чему встретил друга.

- А я ведь зная, что увижусь с тобой сегодня, Паша!

- Да что ты, Николай, откуда?

И рассказал он старому другу о своих вещих снах. Долго молчал Павел Иванович, ерошил седые волосы, вертел в руках чашку. Видел Николай Петрович, что не совсем верит тот его словам.

- Хочешь, расскажу завтра, кого видел во сне, и даже портретик нарисую? Побродим денек со мной - увидишь...

Согласился Павел Иванович, хоть и хмыкнул недоверчиво.

- Знаешь, Коля, ненаучно как-то это получается. Выходит,

что видишь ты будущее, а как же ты можешь его видеть, если оно

еще не наступило? Нет его еще - а значит, и знать мы о нем не можем. К врачу бы тебе обратиться, Коля...

Промолчал Николай, пошел готовить постели. Вернулся в комнату, тронул Павла Ивановича за плечо.

- Меня другое волнует, Паша, Зачем все это? С какой целью? Для чего руки-ноги - понятно. Зачем я думаю - тоже, вроде, ясно. Но это зачем? Тебя чтобы встретить? Так для чего тогда все эти бабки, продавцы в магазинах, просто прохожие, которых я знать никогда не знал и никогда не узнаю, хоть и встречаю?

Вот в чем загвоздка...

- М-да-а... - протянул задумчиво Павел Иванович.

Долго ворочался с боку на бок Николай Петрович, все никак не мог заснуть. Загремели первые, бодрые с утра трамваи, а он лежал, с тревогой прислушиваясь к боли в груди. Наконец заснул и сразу увидел незнакомое девичье лицо, мелькнувшее на мгновение и исчезнувшее. А потом приснилось ему что-то страшное и он проснулся, отбросил душившее одеяло, встал. Друг Паша спокойно спал на диване, похрапывал. Он подошел к столу, сел, морщась, потирая грудь, все старался вспомнить, что же такое страшное разбудило его. И вспомнил. Темнота. Мелькнуло девичье лицо и исчезло - и навалилась темнота, лишенная всяких образов. Глухая темнота, пугающая, безжизненная.

Нашел он лист бумаги, карандаш, и нарисовал это незнакомое молодое лицо, как и обещал другу Паше. Получилось как будто бы похоже, только никак не вспоминалась прическа - мешало что-то, словно волосы были закрыты платком или шляпкой, фасон которой ускользнул из памяти.

Посидел он немного у стола, раздумывая, куда же поведет сегодня

Пашу, - и боль в груди немного отпустила. Снова лег, уткнувшись

лицом в остывшую подушку, и заснул, зная, что вещие сны дважды

за ночь не снятся.