Клод Фаррер - Мир приключений, 1926 № 02

В свободные часы студенты бродят одиноко с серьезными лицами по чудесному ботаническому саду и учатся громко, с самозабвением. Или сидят в библиотеке, — прекрасной, старой библиотеке, настоящей жемчужине барокко; прохаживаются перед кафе и заходят в книжные магазины, которые открыты, как клубы и общественные собрания, до позднего вечера.

Так проходят годы ученья.

Студент становится кандидатом и носит с собой, в знак своего нового достоинства, черный портфель с широкими лентами цвета своего факультета.

Наконец наступает день экзамена, — решающий час в старинном зале, под куполом, где на испытуемого смотрят со стен пятьдесят плохо написанных портретов бывших ректоров. Педель следит по песочными часами и дает знать, поднимая меч, когда прошло назначенное для ответа время.

Экзамен выдержан.

Студент разрывает талар, срывает ленты с портфеля и сжигает их: время ученья прошло…

Чтобы получить степень доктора, нужно еще год ученья.

В соборе не бывает торжественной мессы перед пожалованием ученой степени доктора, но светская часть торжества осталась, как в старину, с оркестрами духовой музыки, парадом аллебардщиков и вооруженных мечами педелей, которые носят серебряные булавы… Младшие профессора произносят хвалебные речи, — докторантов приветствуют и подносят им воротники и кольца, все, как было век тому назад.

Дело казалось хорошим. Но подождите, пока я вам все расскажу. Мы были на юге, в Алабаме, Билль Дрисколь и я, — когда нам пришла в голову эта мысль о похищении. Все произошло, как потом говорил Билль «в момент временного умственного растройства». Но мы поняли это только гораздо позднее.

Там, на юге, был город плоский, как блин, но назывался он, конечно, Гипфельбург [12]. Жители его были люди самые безобидные и самодовольные.

Билль и я обладали совместно капиталом приблизительно в шестьсот долларов. Нам необходимо было еще две тысячи долларов для одного ловкого дельца с землею в западном Иллинойсе.

Мы обсуждали наш план на ступенях у входа в отель. В полуземледельческих обществах, — говорили мы, — очень сильна любовь к потомству. Поэтому, и еще по другим причинам, план похищения более уместен здесь, чем в центре, где вращаются в радиусе газет, где репортеры распространяют в обществе все новости и дают пищу язычкам.

Мы знали, что все оружие Гипфельбурга против нас — это его полицейские, может быть, пара сонных ищеек и одна или две заметки в «Недельном бюджете фермеров». Все, казалось, благоприятствовало нам.

Жертвой нашей должно было быть единственное дитя зажиточного обывателя Эбенезера Дорсэта. Отец был человек почтенный и экономный, любитель закладных на земли и объявлений о несостоятельности его должников. Он серьезно и благородно ходил по церкви со сбором пожертвований на нужды храма. Дитя его было десятилетним мальчиком с веснушками в виде барельефов и волосами цвета обложки иллюстрированного журнала, который покупаешь в вокзальном киоске, когда торопишься на поезд. Мы с Биллем решили, что Эбенезер сразу даст нам со страху выкуп в две тысячи долларов — до последнего цента. Но подождите, пока я вам все расскажу!

Приблизительно в двух милях от Гипфельбурга находилась невысокая гора, поросшая густым кедровым лесом. На противоположном склоне горы была пещера. Мы сложили там наши съестные припасы.

На закате летнего дня мы проезжали на одноколке мимо дома старого Дорсэта. Его дитятко стояло на улице и швыряло камнями в кошку, сидевшую на противоположном заборе.

— Эй, мальчуган! — крикнул Билли. — Хочешь мешочек с пряниками и хорошую прогулку в экипаже.

Мальчик швырнул в Билли куском кирпича и попал ему на волосок от глаза.

— Это обойдется старику еще в пятьсот долларов, — сказал Билли, над колесом, спрыгивая на землю.

Мальчик боролся, как дикий зверь, но мы, в конце концов, запрятали его под сиденье и уехали. Мы привезли его в пещеру, и я привязал лошадь к кедровому дереву. Когда же стемнело, я отвез одноколку в маленькую деревню, где нанимал ее, и вернулся к горе пешком.