Клод Фаррер - Мир приключений, 1926 № 02

Доктор Лакрети с радостью услышал это известие: он думал, что ему придется провести на Барбадосе еще несколько дней, так как почтовый пароход в Англию отходил еще не так скоро. Ему же очень хотелось возможно скорее вернуться домой. Не найдется ли на нашем пароходе свободной каюты?

Я обещал поговорить с обер-стювартом и мне удалось пригодиться доктору: он получил приличную каюту. Хотя моя услуга была весьма незначительна, но доктор считал себя обязанным. Он пригласил меня на этот последний вечер в Барбадосе поужинать с ним в том же Крэн-отеле, где он жил. Мы сидели при закате солнца на балконе его комнаты. Я никогда не забуду фантастической красоты этого заката. Огненный океан под золотым небом. Но это не относится к моему рассказу. Короче говоря, я провел счастливейший час. Доктор был безукоризненно гостеприимный хозяин и добился, чтобы кушанья негритянской кухни были съедобны. На дессерт нам подали чудесные тропические фрукты: ананасы во льду, гуавы, плоды манго. К этому нам подали зеленоватый португальский колларес, — вино, которому я, вероятно, обязан переходом доктора Лакрети от любезности незнакомого человека к доверию друга и, наконец, следующим рассказом.

— Вы приехали в Барбадос в качестве туриста, — сказал мне доктор Лакрети, — я же при совершенно других условиях. Вы сказали мне, что ваша профессия — путешествовать, моя же профессия, к сожалению, требует сидячего образа жизни и крепко держит в лаборатории и клинике. Я — физиолог. Но, как и вы, я страстно люблю путешествовать и префект парижской полиции, — надо вам сказать, что я раза два оказывал услуги парижской полиции, когда мои познания соприкасались с вопросами судебной медицины, — так префект спросил меня без всяких объяснений, не хочу ли я проехаться в Вест-Индию.

— Дело касается раскрытия странного и таинственного факта, — сказал мне затем префект, — но тут нужен не сыщик, а врач с вашей специальностью. Вы, с вашим криминалистическим талантом, вашей энергией и страстью к путешествиям, как раз подходящий человек. Но вам не придется брать на себя роль сыщика, этот случай заинтересует вас, как физиолога. Я хочу вас сначала заинтересовать, а потом уж изложить вам сухие факты.

Он вынул из письменного стола бумагу и протянул ее мне.

— Читайте и разрешите мне пока закончить мои дела.

Бумага, которую он мне передал, была нечто в роде делового проспекта. Напечатан проспект был по английски, красивым шрифтом, на роскошной бумаге. Подождите, текст его списан в мою записную книжку и я прочту его, удобства ради, прямо оттуда. Послушайте, как это странно звучит:

Милостивый государь! Вы больны сахарной болезнью? Это, как вы знаете, не есть причина для отчаяния. От диабета больше не умирают, а впрыскивают себе ежедневно жидкость, инсулин, и живут, как будто бы в моче никогда и не было сахару. Это значит, что считают, что инсулин производит такое действие. Медицина еще не знает, как действует инсулин в дальнейшем. Через десять лет, говорим мы, инсулин будет окончательно испытан. Мы уже сегодня можем предвидеть, что к тому времени это новое лечение покажет себя, как верное средство против отвратительной болезни, от которой еще недавно умирали безчисленные люди. Невероятной кажется мысль, что еще год тому назад диабетики должны были умирать только потому, что им так исключительно посчастливилось не дожить до открытия инсулина. Так же сегодня еще умирают тысячи от рака, и все же есть вероятие, что мы через несколько лет найдем средство, излечивающее и эту болезнь. Разве наука не сумела почти совершенно покорить демона луэса [5]? При виде грандиозных успехов науки за последние годы, можно почти с уверенностью сказать, что мы стоим на пороге ряда великих медицинских и биологических открытий. Разве нам не известны попытки омоложения человека? Научно эта задача уже решена, не достаточно развита только необходимая в этом деле техника. В текущем столетии медицина уйдет так далеко, что сможет удлинить любую человеческую жизнь и, во всяком случае, избавить тело от ужаснейших страданий. Вечную жизнь и вечную молодость мы, конечно, не сможем дать чаловеку через десять лет, но вне сомнения, дадим долгую жизнь и долгую молодость.

Подумайте о диабетике, который умер в 1922 году. Что бы он дал за то, чтобы кто-нибудь сохранил его жизнь до 1924 года, когда наука достигла того, что излечивает самые трудные случаи диабета? Пока все серьезные болезни считались неизлечимыми, приходилось поневоле покоряться общей участи.