Орсон Кард - Песенный мастер

— Сейчас, пожалуйста. Пожалуйста. Помоги мне.

В голосе было Самообладание, но больше ничего. Не было музыки. Песня ушла.

Только на миг, говорила себе Эссте. Только на сейчас. Его песни, его добрые песни вернутся, если я пережду этот кризис, вся грубость уйдет, как уходит горячка.

Наступило утро, а мальчик так и не заснул. Он уже не бился в конвульсиях, и Эссте направилась к пищевому автомату. Она присела перед мальчиком, но тот не ел. Она вложила еду ему прямо в рот, но вместо того, чтобы проглотить кусок, Анссет куснул ее, со всей силой вонзив свои зубы в пальцы наставницы. Боль была невыносимая, самообладание Эссте никогда еще не испытывало подобного — в ее возрасте физическая боль требовала всех сил. Но она терпела, не говоря ни слова. Несколько минут кровь с ее пальцев текла в рот Анссета, а они оба только глядели друг на друга. И это Анссет издал первый звук — стон, похожий на трескающийся камень, песня, в которой говорилось только лишь об агонии и ненависти к самому себе. Очень медленно мальчик разжал зубы. Боль пронзила всю руку женщины.

Но глаза Анссета были пустыми. Он не видел своей наставницы.

Эссте подошла к автомату, чтобы наложить на пальцы лечебную мазь. После бессонной ночи в ней не оставалось никаких сил, а бешеный укус Анссета обеспокоил ее даже сильнее, чем физическая боль. Я прекращу это. Все зашло слишком далеко, подумала она. Ее рука тряслась, вопреки всякому умению Владеть Собой, вопреки тому, что она пыталась успокоиться. Больше я ничего сделать не смогу, сказала она себе.

Но ведь она молчала целых двенадцать дней, поэтому звук с трудом проходил сквозь горло. Все вообще приходило к ней с трудностью, а когда Эссте глядела в пустое лицо Анссета, она вообще не могла говорить. Поэтому она просто легла на свою постель, которой не воспользовалась этой ночью, и заснула.

Проснулась она от того, что по всему высокому Залу гулял ветер. Было очень холодно, стужа донимала даже через одеяло. И только через несколько мгновений до нее дошло, что все это может значить. Эссте вскочила с постели на полу. Было уже далеко за полдень, но снаружи было темно от мощных туч и ветра. Тучи висели так низко, что с каждым порывом ветра Высокий Зал заполнялся туманной влагой, а землю внизу вообще не было видно. Все жалюзи на окнах были открыты, некоторые из них колотились о каменные стены.

Он спрыгнул вниз с башни. Эта мысль воплем ворвалась в сознание Эссте, и женщина вскрикнула.

Ответом на ее крик был стон. Эссте развернулась на месте и увидала Анссета, лежащего на столе; большой палец он сунул в рот, остальные пальцы вжались в лоб и глаза, сам он свернулся, как часто делают дети. Громадное облегчение заставило Эссте с трудом глотать воздух, заставило ее наклониться над столом. Все иллюзии Самообладания исчезли. Анссет победил, заставив ее сломаться до того, как цель была почти достигнута.

Холод побудил ее действовать не медля. Эссте бросилась к окнам и закрыла их все, перегибаясь через подоконники, чтобы схватить болтающиеся ручки жалюзи, плотно прикрыв и их. Туман был настолько густой, что, казалось, остается в ее руках. Но внутренне она пела: Анссет не выпрыгнул.

Закрыв окна, она вернулась к столу, и только теперь увидала, что мальчик спит. Он дрожал от холода и, наверное, истощения, но он не видел ее паники, ее облегчения, он не слышал ее вскрика. Первым пришло чувство благодарности за его сон, но потом ей пришло в голову, что, возможно, было бы даже лучше, если бы Анссет увидал, что страх за него, за его безопасность, преодолел даже железную отстраненность Эссте. Пусть все идет так, как есть, сказала она себе, и увидав в руке мальчика ключ от жалюзи, взяла его, закрыла все их на замок, а потом повесила на цепочку, которую Анссет снял у нее с шеи, когда она спала.

После этого Эссте подошла к компьютеру и включила обогрев высокого Зала. камни под ее ногами тут же сделались теплее.

А потом она взяла свое одеяло и одеяло мальчика и прикрыла ими Анссета, все так же спящего на столе. Он легонько пошевелился, что-то пробормотал, но не проснулся.

Когда Анссет проснулся, его лицо было таким же недвижным и застывшим. У него болела голова, а там, где занозы поранили лицо, он испытывал жжение. Но вместе с тем он чувствовал, как что-то прохладное касается его лица, и там, куда оно прикасалось, жжение уходило. Он приоткрыл глаза. Над ним склонилась Эссте, накладывая мазь на ранки. На какое-то мгновение Анссет забыл обо всем плохом и, тщательно выговаривая слова, сказал ей: