Евгений Гуляковский - Мир в латах (сборник)

Люди вокруг Трауба потрясали кулаками. Их глаза сузились, кончики губ опустились, суровые складки прорезали лбы. Какая-то женщина упала в обморок.

— Давайте, — кричал Уэлтмер, — вы чувствуете это!

Трауб с ужасом ощутил, что под действием этих заклинаний кровь быстрее заструилась в его жилах, сердце неистово колотилось. Он почувствовал нарастающий в нем гнев. Он знал, что ничего не имеет против Кеттриджа. Но он не смог бы отрицать и свою непонятную ненависть.

— Во имя ваших матерей! — кричал Уэлтмер. — Во имя будущего ваших детей, во имя любви к родине! Я требую от вас, чтобы вы излили свою силу в презрении. Я хочу, чтобы вы стали свирепыми. Я хочу, чтобы вы стали, как звери в джунглях, такими же яростными, как они, когда они защищают свои логова. Вы ненавидите этого человека?

— Да! — проревела толпа.

— Изверг, — орал Уэлтмер, — враг народа. Ты слышишь, Кеттридж?

Трауб облизнул пересохшие губы. Он видел, как сидевшая на стуле скрюченная фигура конвульсивно выпрямилась, и рука ее рванула воротничок. Первый признак того, что Сила коснулась своей жертвы. Толпа восторженно взревела.

— Мы умоляем, — кричал Уэлтмер, — вас, людей у телевизоров, наблюдающих нас, присоединиться к нам и выразить свою ненависть к этому негодяю. Я призываю людей по всей Америке встать в своих жилищах! Обернитесь на восток. Глядите в сторону Нью-Йорка и пусть гнев истекает из ваших сердец. Дайте ему излиться свободно и без помех!

Человек рядом с Траубом, отвернувшись в сторону, блевал в носовой платок. Трауб схватил бинокль, который тот на минуту выпустил из рук, и, бешено вращая колесико настройки, направил его на Кеттриджа. Наконец резкость установилась, и осужденный стал виден ясно и совсем близко. Трауб увидел, что его глаза полны слез, что его тело сотрясается от рыданий и что он явно испытывает непереносимую боль.

— Он не имеет права жить, — кричал Уэлтмер. — Обратите на него свой гнев. Вспомните самую сильную злость, которую вы когда-либо испытывали по отношению к семье, друзьям, согражданам. Соберите ее, усильте, сконцентрируйте и направьте пучком на голову этого дьявола во плоти.

— Давайте, давайте, давайте! — пронзительно вопил Уэлтмер.

В этот миг Трауб уже забыл свои сомнения и был убежден в безмерной тяжести преступлений Кеттриджа, а Уэлтмер заклинал:

— Хорошо, уже получается. Теперь сосредоточьтесь на его правой руке. Вы ненавидите ее, слышите?! Сожгите плоть на его костях. Вы можете это! Давайте! Сожгите его заживо!

Трауб не мигая смотрел в бинокль на правую руку Кеттриджа, когда осужденный вскочил на ноги, и завывая, сорвал с себя куртку. Левой рукой он зажал правое запястье, и Трауб увидел, что кожа на запястье темнеет. Сначала она стала красной, потом темно-пурпурной. Пальцы судорожно сжимались и разжимались, и Кеттридж на своем стуле дергался и извивался, как дервиш.

— Так, — подбадривал Уэлтмер, — так, правильно. У вас получается. Сосредоточивайтесь! Так! Сожгите эту гнилую плоть. Будьте подобны карающим ангелам господним. Уничтожьте эту гадину! Так!

Кеттридж уже сорвал рубашку и видно было, как темнеет его кожа на всем теле. Он с криком вскочил со стула и спрыгнул с платформы, упав на колени в траву.

— О, чудесно, — кричал Уэлтмер. — Вы настигли его своей Силой. А теперь взялись по-настоящему! Пошли!

Кеттридж корчился, извивался и катался по траве, как угорь, живьем брошенный на раскаленную сковороду.

Трауб больше уже не мог глядеть. Он положил бинокль и, пошатываясь, пошел вверх по проходу.

Выйдя за пределы стадиона, он пешком прошел несколько кварталов, прежде чем опомнился и позвал такси.

Снова Лэнигену приснился этот сон, и он проснулся от собственного хриплого крика. Он, выпрямившись, сел на постели и вглядывался в окружающий его фиолетовый сумрак. Зубы его были стиснуты, а на губах застыла судорожная ухмылка. Он услышал, что сзади его жена Эстелла зашевелилась и тоже села. Лэниген не смотрел на нее. Все еще во власти своего сновидения, он ждал осязаемого доказательства реальности мира.

В его поле зрения вошло медленно ползущее кресло. Оно пересекло комнату и с мягким стуком ударилось о стену. Мышцы лица Лэнигена слегка расслабились. Затем он ощутил прикосновение руки Эстеллы, прикосновение, которое должно быть успокаивающим, но которое обожгло, как укус шершня.