Вячеслав Куприянов: Башмак Эмпедокла

а теперь сделаем шаг в сторону изучения конкретных наук и добавим еще немного жизненного опыта — получим мое первое пребывание еще на нашем юге:

Он задумался, а мне пришло в голову только это: — Да, поэзия — вся езда в незнаемое…

— Конечно, езда, — подхватил поэт, — а какой русский не любит быстрой езды? Вы, кстати, на чем домой поедете? У вас машина?

— Я — на метро, — сообразил я, и подумал, хорош бы я был, если бы мне пришлось вести машину. Я стал искать взглядом шляпу, хотя пришел без шляпы, да вообще никогда не носил шляп.

— Успеете на метро, — сказал поэт. — Рад был познакомиться, да, а зачем вы приходили? Ну, разберемся в другой раз, — закончил он, окончательно заметив неподвижную блондинку Сальху.

— А что вы будете делать с чемоданами? — едва не споткнувшись об них спросил я при выходе.

— Сальха расшифрует и все войдет в том, который будет следовать за воспоминаниями моих жен обо мне. Дать вам что-нибудь почитать на дорогу? Вот номерок нового журнала с началом моей приключенческой повести, сочиненной в соответствии с духом времени. И будьте осторожны, вы спускаетесь в город, в это «безрадостное место, где убийство, и злоба, и толпы иных злых божеств, изнурительные недуги, и тлен, и плоды разложения скитаются по ниве несчастья»!

Я поежился, а он еще крикнул мне на прощанье:

— Привет Эмпедоклу!

Спустившись в метро, я обрадовался, что меня туда пропустили, и я как-то странно начинал не верить, что я был там, откуда шел. Мелькнула даже нелепая мысль — надо было взять у него справку, что он в меня стрелял. Ведь он мог снять с нее копию и поместить ее в один из своих томов. Тут подоспел поезд, можно было спокойно сесть, и хотя ехать было недалеко, я раскрыл выданный мне новый журнал. Повесть называлась «По дороге к девочкам», состояла она из рисунков и подписей к ним, кое-где рисунки без подписи, так сказать, без слов, словом — комикс. Я стал разглядывать и прочитывать. Какой-то саквояж с двумя кружками, в которые вписаны две головы, астронавты Диванов и Фомяков летят открывать новую планету. Диванов: «Какой русский не любит быстрой езды!» Фомяков: «Как хороша, как свежа третья космическая скорость!» Головы становятся все больше, навстречу им увеличиваются такие же головы. Диванов: «Мы летим навстречу великой зеркальной преграде, именно здесь изгибается наша вселенная!» Фомяков: «Так оно и есть, по закону листа Мебиуса. Но смотри, Диванов, мы уже поседели!» Фомяков и Диванов хватаются за головы, торчащие из скафандров: Ах! Ох! Ух! Диванов: «Немудрено, ведь прошло несколько миллионов относительных лет». Фомяков: «Не может быть! То-то я уже чувствую, что меня тянет к девочкам!» В верхнем ряду воображения витают девочки. Диванов: «Фомяков, нам не до девочек, мы не можем уклоняться от курса». Фомяков: «По нашему курсу лежит Черная Дыра, если мы в нее не свернем, она все равно нас затянет». Приближается Черная Дыра. Диванов: «Не затянет, потому что у меня нет такого желания, а у тебя нет на девочек даже денег!» Фомяков: «Деньги выделены тебе как эквивалент времени, и я могу потратить часть своего времени на то, чтобы отнять у тебя эти деньги!» Сквозь шлем просматривается испуганное лицо Диванова. Диванов: «Фомяков, но у тебя дома жена!» Ехидное лицо Фомякова. Фомяков: «А ты читал, Диванов, пушкинский анекдот о том, как Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам. «Я женат», — отвечал Рылеев; «так что же, сказал Дельвиг, разве ты не можешь отобедать в ресторации, потому что у тебя дома есть кухня?» На картинке Рылеев зовет Дельвига к девкам. Диванов: «Ты, Фомяков, себя с классиками не ровняй. Ты бы еще Баркова вспомнил. Ты даже на Померещенского (вот, скромняга, отметил я) не тянешь. А я тебе еще вот что скажу: ты в транскосмической экспедиции впервые, ты себе и не представляешь, что за девки в этих дырах попадаются…» Художник изображает вполне пристойных девок. Фомяков: «Девки, они везде — девки, какая бы дыра не была…» Диванов: «Не скажи, батюшка, ведь иные есть и в осьминогом обличии…»

Нарисованы восьминогие и восьмирукие девки, вроде бы как в огромных очках. Фомяков: «Подумаешь, многорукий Шива! Это, брат, для объятий очень даже хорошо, таких объятий и в Кама-сутре не сыщешь. А если у них еще и присоски есть! На это одно поглядеть стоит». Диванов: «Увидишь ты, держи карман шире, у них, у осьминожек чернильная жидкость есть, они ее как выпустят, ты и не увидишь, где ты и с кем!» Художник изображает черный квадрат. Диванов: «А еще есть пчеловидные девушки, у них и манеры, как у истинных пчел, они же трутням отрывают потом это самое: так природой предусмотрено». Пчелы вырывают трутням это самое. Фомяков: «Ты меня не стращай и не обзывай трутнем, я тебе тут столько экспериментов провернул, другому и десяти жизней не хватит! Ты меня на меде не проведешь, хватит зубы-то заговаривать!» Диванов: «А можешь еще напороться на акуловидных, членистохвостых, черепахообразных, драконоподобных, слонокожих и медузоликих».