Журнал «Если» - «Если», 2002 № 03

Она обратила на меня затуманенный наркотиками взгляд. В глазах, беспомощных, как у раненого животного, не отражалось ничего. Ни надежды, ни мольбы.

И тут я увидел, почему. От грудины до паха зияла открытая рана. Кожа казалась розовой и здоровой, без признаков воспаления, но края раны были раздвинуты на ширину ладони, и живот выпирал, словно вздутый.

Я сделал еще два шага и увидел: в ране что-то лежало… серое… круглое… в сетке трещин, как у дыни. Я не обладал опытом Четыре Орла и не был медиком, но и без этого можно было сказать: этой штуке не место в женском животе. Вытянув шею, я заметил, что размером эта «дыня» в два раза больше крупного гусиного яйца.

Яйца?!

Все сошлось. Словно осколки разбитой обсидиановой бабочки склеились сами собой, и существо улетело.

Известно, что есть жрецы-хирурги, специалисты, которые могут вскрыть человека, не убив его, чтобы изгнать болезнь из тела. Для этого используются тончайшие обсидиановые лезвия, принимаются все меры предосторожности, чтобы не повредить внутренности, а потом, после того как пораженный участок поливается чистейшей текилой двойной перегонки, кожа и плоть тщательно сшиваются. Большинство подобных пациентов даже выздоравливают.

Толтектекутли хотел слить воедино хуэтлакоатля и человека. Есть ли лучший для этого способ, чем сделать женское тело инкубатором для выведения детенышей хуэтлакоатля?

За спиной раздался грохот, словно что-то разбилось о камни. Развернувшись, я оказался лицом к лицу с Толтектекутли. В тусклом свечении ламп, озарявших его снизу, он как нельзя больше походил на мстительного духа, сошедшего с храмовой фрески. К тому же высота духа была не менее десяти футов.

— Добрый вечер, — учтиво приветствовал я, чтобы отвлечь его, пока буду соображать, что лучше: вступить с ним в бой или просто удрать.

Если глаза у жреца были косыми, то слух оказался в полном порядке.

— Тебе нечего тут делать, Два Кролика.

— Совершенно с вами согласен. Поэтому и удаляюсь, — дружелюбно заметил я.

— Твоя роль — неведение! Я же велел тебе играть именно ее во время великих перемен!

— Неведение — слишком большая роскошь, — возразил я, боком продвигаясь к двери, — особенно для такой ничтожной твари, как я.

Он бешено зарычал и рванулся вперед, преградив мне дорогу. Не успел я опомниться, как он одним гибким движением выхватил боевую дубину, усаженную осколками обсидиана, и попытался нанести мне бешеный удар в голову. Я едва успел увернуться и отбить нападение мечом. Сила атаки отбросила мою руку наверх, ко лбу, и едва не выбила оружие. Но зато дубина отлетела от стального лезвия, я остался невредим и нацелился ему в грудь, однако толстяк легко отскочил и поднял макуахатль, готовясь нанести смертельный удар. Но и этот маневр оказался бесполезным. Я отступил, он продолжал надвигаться на меня, размахивая дубиной налево и направо. Чертова штука оказалась тяжелой, и защищаться становилось все труднее, а обсидиановые лезвия могли располосовать меня так же легко, как отточенная сталь. Несмотря на возраст, жрец был силен, словно бык, и проворен, словно подросток. Я же не мог похвастаться ни тем, ни другим, и мне приходилось худо.

Я попытался обойти его слева, но он развернулся на носках, прежде чем я успел что-то предпринять. Он снова нацелился мне в голову. Я поднял меч, но он быстрым поворотом запястья опустил дубину мне на ноги. Я отпрыгнул, но кончик лезвия успел задеть голени, оставив яркие кровяные полосы.

Я попытался укрыться за каменным столом и едва успел отскочить, ощутив легкий ветерок, как макуахатль просвистел мимо лица. Несчастная, лежавшая на столе, тупо уставилась на меня полными боли глазами.

Я в отчаянии сорвал плащ, швырнул противнику в лицо, надеясь ослепить, и одновременно набросился на него. И промахнулся. Зато его рефлекторное обратное движение оказалось более успешным. Дубина опустилась на мое правое плечо и вырвала кусок мяса. Рука мгновенно онемела. Предвидя близкую победу, он с торжеством устремился вперед и поднял дубину для последнего удара. Однако я перебросил меч в левую руку и продолжал обороняться. На этот раз жрец вытаращил глаза и отступил.

— Хуитцилопочли, — хрипло прошептал он. — Леворукий бог Колибри!

Не знаю, что творилось в его одержимом богами, пораженном безумием мозгу, но, очевидно, я привел в действие какой-то странный механизм и поэтому постарался безжалостно использовать свое неожиданное преимущество, действуя быстро и решительно, прежде чем он придет в себя.