Владимир Фильчаков: Абсолютная власть

В тронном зале было все по-прежнему. Все на местах, даже судимый, распластанный у подножия трона.

Я сел на неудобное сиденье и стал угрюмо смотреть на убийцу. Призрак испортил мне настроение. Нет уже того настроя, упоения властью. Проклятое привидение! Мне никто и никогда не перечил, не то, что хватал за руки во время суда! Я непроизвольно сжал кулаки и заметил страх в глазах преступника.

- Признаешь свою вину? - с натугой спросил я. - Впрочем, это не существенно. - Я поискал глазами секретаря. - Казнить его. Немедленно! Здесь! Сейчас!

Секретарь взмахнул рукой и в зал вошел палач, полуголый здоровяк в красной маске, красных панталонах и красных же сапогах. В руках у него был блестящий закругленный топор. Откуда-то сбоку выдвинулась деревянная плаха, покрытая застарелыми пятнами крови, сопротивляющегося и хрипящего убийцу уложили на нее, палач взмахнул топором...

Впервые вид крови не доставил мне удовольствия. А зрелище дергающегося в агонии обезглавленного тела вызвал отвращение. Нет, все-таки призрак сильно испортил мне настроение. Я отвернулся и сказал в сторону и без всякого энтузиазма:

- Давайте следующего.

Слуги еще затирали кровавую лужу, когда ввели девушку. Я взглянул на нее и почти физически ощутил удар в грудь. Да так и было на самом деле - это сердце толкнуло изнутри. Она не была напугана или напряжена, она просто стояла и с интересом разглядывала меня. У меня закружилась голова. Такой красивой девушки я никогда не видел. Я, я, к услугам которого каждую ночь были сотни, нет, тысячи красивейших женщин страны, опытные наложницы, рабыни, готовые исполнить любую, даже самую безумную прихоть, я никогда не видел такой красоты.

Кто-то закашлялся рядом, и тут же испуганно поперхнулся. Я даже не повернул головы. Кирасиры попытались поставить девушку на колени, но я сделал им знак, и они отступили.

- Знаешь, кто я? - спросил я не своим голосом. Она не ответила, все так же смотрела на меня чистым взглядом. - Я тот самый сатрап и самодур.

Она тряхнула головой, и я заметил, что ее светлые волосы доходят ей почти до пояса. Я помолчал, ожидая ответа.

- Почему ты не отвечаешь?

Я заметил движение сзади и повернул голову. Ко мне склонялся секретарь.

- Нижайше осмелюсь доложить, - зашептал он. - Девушка немая от рождения, ваше величие.

Я сглотнул неожиданно застрявший в горле комок и протянул руку. Кто-то вложил в нее свиток.

- Здесь ясно написано, - угрожающе произнес я, - что она говорила во всеуслышанье. Я спрашиваю - как она могла говорить во всеуслышанье, если она нема от рождения?

- Нижайше осмелюсь... - еще тише зашептал секретарь.

- Что? Что ты там шепчешь?

- Она показывала это знаками, ваше величие. У немых есть свои знаки...

- Хорошо, - раздраженно перебил я. - Я вижу, что дело не завершено подобающим образом. Дознавателя сюда!

У моих ног оказался трясущийся от страха толстый человек.

- Как же ты осмелился, - тихо, но грозно сказал я, и чиновник сжался в комок, трепеща, - как же ты осмелился представить на мой суд незаконченное дело? Отвечай!

- Я... Э...

- Никанор! - позвал я.

- Да, ваше величие, - выдохнул Никанор где-то за спиной.

- Дознавателя в карцер! - приказал я. - До тех пор, пока я про него не вспомню. И пусть молит Бога, чтобы это когда-нибудь произошло!

- Слушаюсь, ваше величие.

И тут я заметил, что девушка настойчиво делает какие-то знаки.

- Что она хочет сказать? - спросил я.

- Толмача сюда! - послышался сдавленный шепот Никанора. - Живо!

- Вот как, - смиренно произнес я, любуясь девушкой. - Привели на суд обвиняемую, но не потрудились привести толмача. - Я тяжко вздохнул и спокойно сказал: - Я же вам всем головы посрубаю. Самолично. Не надо толмача! Я и так понял, что она хочет сказать. Она просит пощадить дознавателя. Ну что ж. Я, сатрап и самодур, сегодня нахожусь в небывало благодушном настроении. Тебя, кажется, зовут Анной? Как он обращался с тобой? Он тебя бил? Пытал? Издевался?

Анна отчаянно замотала головой, а я наблюдал за дознавателем, который, конечно же, и бил, и пытал, и издевался - на его жирном лице все это отчетливо написано. И у нее вон какие синяки на руках.

- Он обращался с тобой по-ангельски? - я снова вздохнул. - Это неправда. Но, как я уже сказал, у меня сегодня благодушное настроение. Я прощаю тебя, судейский. Ступай.

Чиновник униженно пополз прочь, а я шепнул Никанору:

- В карцер, все-таки, эту жирную свинью. Навечно!

Девушка стояла счастливая. Я смотрел на нее, и у меня что-то пело в душе, играла легкая музыка. Я ощущал небывалый подъем.